Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун

За пять месяцев, проведенных на съемной квартире, я говорила только с двумя людьми: с квартирной хозяйкой и с беременной. И питала ненависть лишь к одному человеку: к хозяину собаки. Еще одну женщину (я называла ее «с третьего этажа») я крепко запомнила, хотя видела только в профиль; теперь я с изумлением понимаю, что ее появление на короткой ленте времени приблизило нежданную развязку.

Та квартира на третьем этаже, справа от лестницы, отличалась от прочих — ее дверь была украшена плакатом: иссиня-черный фон, по нему мчался черно-красный гоночный автомобиль в ореоле ослепительного сияния и видоизмененных надписей с названием автомобиля на китайском и английском, которые превращали изображение на плакате в миниатюрную арену, красочную и изящную. Казалось, дотронься до этого плаката — и окажешься в чудесной стране, далеко-далеко от всех остальных квартир. Я представляла, что здесь живет выпускник научно-технического вуза: полный амбиций, он приехал в дельту Чжуцзян искать работу — костюм с узкими брючками, в руке сумка с ноутбуком, короткие волосы уложены лаком, тонкие пряди стоят торчком, чистые ногти.

Но жилец, которого я увидела, разительно отличался от нарисованного моим воображением.

В тот вечер, возвращаясь домой, я медленно взбиралась по ступенькам и увидела ее. Взгляд, которым мы обменялись, пригвоздил нас к полу. Какой сокровенной была эта секунда: словно пара зверей с рентгеновским зрением, мы увидели друг друга насквозь, увидели тела, одежду, занятия, доходы и будущее друг друга. Мы глубоко вдохнули, почувствовав, как сердце поскреб ледяными коготками маленький котенок. Я была одета в темно-синий костюм с юбкой, черные чулки и черные кожаные лодочки на танкетке. Она — высокая, крепкая, в сочно-зеленых шортах с низкой посадкой, талия не мягкая, не гибко-змеиная, а по-здоровому грубая; полная грудь упруго распирает декольтированную ярко-фиолетовую кружевную майку, словно под ней — два помело; тонкие длинные брови, высокие скулы, необычно красный цвет губ — такой бывает только у Дракулы, когда он отлепился от человеческой шеи, — влажно-красный, источающий тусклый рассеянный свет[174].

Это мой взгляд ее растревожил? Лицо девушки исказила гримаса. Да, она ослепительна, исполнена нежности и напитана соками[175]

, словно ползущая змея, но ее изъяны все же бросаются в глаза:

сочно-зеленое — ярко-фиолетовое;

грубая талия — круглая грудь;

скулы — губы.

В выборе одежды ей не хватало опыта, она не знала, что матовым можно оттенить яркое, и оно засияет еще ярче, а обнажив все ложбинки и холмы, женщина превращается в стеклянную коробку, прозрачную и набитую всякой всячиной. Она не понимала, что и зачем скрывать, так неумелый преступник оставляет после себя уйму улик на месте происшествия. Она старалась превратиться в яркую взрослую столичную женщину, но глубоко внутри нее по-прежнему жила трусливая деревенская девчонка. Я с изумлением поняла, что красная спортивная машина висит прямо над ее головой, словно бантик. Теперь эта девушка смешалась до неразличимости и с убогими дверными проемами, и с аляповатым коридором, и с грубыми запахами, и казалось, что она и дом странно подходят друг другу. Она не была Лолитой, застрявшей между девочкой и женщиной, она несла в себе деревенский сумбур, спешку, суету, и в ее крепком спелом теле текла какая-то неведомая сила.

Мы смотрели друг на друга: темно-синее с черным против сочно-зеленого с ярко-фиолетовым.

Она вдруг ни с того ни с сего повернула свое упругое тело цвета раковин каури, нырнула в квартиру и захлопнула дверь.

Почему она не решилась пройти мимо меня, показать себя вблизи? Чутье ли подсказало, что в наряде есть изъян? Она вернется в квартиру, переоденется, поправит макияж, снова выйдет из дома и пойдет по улице, сверкая и переливаясь, как прекрасное сокровище. Мир, вот и я.

Впервые я увидела ее в конце апреля; во второй раз — в конце июля.

Сидя на пластмассовом табурете у лотка с малатаном, я принялась за еду и заметила, что у женщины рядом знакомый профиль, вгляделась получше — она, с третьего этажа. Черная газовая футболка, воротник украшен серебристыми стразами; белоснежные шорты со стразами по краям, черные кожаные босоножки на толстой подошве; щиколотки такие тонкие, что их легко обхватить одной ладонью, длинные пальцы с багровыми ногтями, на большом — три стразы. Она переменилась. Тело вчерашнего подростка, наполненное жизнью, оттененное слюдяным блеском, казалось острым, как лезвие ножа, и шептало о совращении, в один миг наполняя мужские реки влагой. В ней уживались пленительная, сводящая с ума сила и коварное, лукавое очарование. За три месяца, всего за три месяца, а может быть, за одну ночь деревенская наивность рассеялась, бесследно исчезла под пристальным взглядом городских неоновых огней.