Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун

Когда в гости пришел приятель отца, та чумазая девчонка-непоседа вдруг подняла голову и без капли страха уставилась на него. «Ха-ха!» — рассмеялся дяденька, увидав в руке у крохи кисточку для письма. Будучи каллиграфом, он подарил ей прописи для каллиграфии и научил кое-каким приемам. Если мне не изменяет память, это были прописи по трактату «Линфэй цзин» династии Тан. Через несколько лет еще подарил книгу с иероглифами в стиле кайшу[193] каллиграфа Лю Гунцюаня[194]

. О трепетном отношении того дяди к каллиграфии говорил внешний вид прописей. То, что они были в идеальном состоянии, можно и не говорить — ни одна страничка не загнута и на каждой книге аккуратно написано, где и когда она была приобретена, и стояла подпись. Это были мои первые книги по каллиграфии. Знания и интерес к каллиграфии у меня появились по большей части благодаря легендам и историям. Сейчас, вспоминая эти истории, я понимаю, что они носят воспитательный характер, сюжетная линия слабо разработана, структура у них линейная, с ярко выраженной дидактической направленностью. Как мог Ван Сичжи[195], занимаясь каллиграфией и ополаскивая кисти в пруду, сделать воду черной настолько, что пруд в итоге стали называть «чернильным прудом»? Лю Гунцюань встретил безрукого старика, писавшего иероглифы ногами, и стал у него учиться, а когда вернулся домой, истратил восемь больших чанов воды, отрабатывая написание иероглифов. Чэн Мао[196]

, когда Цинь Шихуан[197] посадил его в тюрьму, неустанно работал над созданием официального письма лишу[198]

. Впоследствии все герои этих историй без исключения становились известными каллиграфами. Эти истории как нельзя лучше отражают желание китайских родителей, чтобы их сыновья «стали драконами»[199], и мой отец также не нарушал общепринятые нормы. Под влиянием непростых социальных факторов мое желание заниматься каллиграфией постепенно сходило на нет, а вот ожидания отца уже не ограничивались изящным почерком на рецептах…

В восьмидесятые годы ощущалось настроение возрождения культуры, и в нашем городке начали образовываться различные художественные ассоциации, и я тоже пролезла в Ассоциацию каллиграфов. Отец заказал для меня на почте журнал «Каллиграфия». Это был первый после Культурной революции журнал о каллиграфии. Очень хорошо помню первый номер, который попал ко мне в руки — с иероглифами каллиграфа Бай Цзяо[200]

, написанными цаошу[201]. Иероглифы были написаны легко и талантливо, они мне сразу чем-то понравились. Взрослые решили, что я уже разбираюсь в каллиграфии, и больше не сомневались, подойдет ли такой узкоспециализированный журнал для двенадцати-тринадцатилетней девочки. Это было похоже на то, как сейчас многие родители наряжают своих чад во фраки, и несоответствие детских манер зрелости наряда вызывает у них снисходительное умиление, но внешне они только одобрительно кивают и хвалят.

Когда я училась в третьем классе младшей школы, одну мою каллиграфическую работу выбрали для участия во всекитайской выставке, или, как говорили у нас в семье, «дочкины иероглифы дошли до столицы». В то время атмосфера в художественных кругах была девственно чиста и непорочна. Городок, где мы жили, отнесся к моему достижению радушно и благосклонно. Я до сих пор не понимаю, какое отношение к искусству имеют участие в выставках, публикации в журналах и продажи работ по заоблачным ценам. Однако несомненным было то, что все вокруг, включая моего отца и даже меня саму, подталкивали меня идти дальше. Все шло своим чередом.