Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун

Нет ни одного больного тяжелой депрессией, который мог бы с точностью описать все трудности, с которыми ему пришлось столкнуться. Нервная система просто отказывается это формулировать. А то, о чем можно рассказать, находится не так глубоко, и это не так страшно, и тем более нет необходимости это скрывать. Потому что эти вещи не выразить словами.

Часто меня спрашивают: «Насколько нестерпима депрессия?» И я не могу найти слов, чтобы ответить. Тем многим, кто меня спрашивал, я отвечала только: «Депрессия страшнее рака».

Сьюзен Зонтаг однажды говорила: «Болезнь — это темная сторона жизни, это своего рода другое гражданство… Сама по себе болезнь вызывает в человеке первобытный ужас. Людям так тяжело смотреть смерти в глаза… Любая серьезная болезнь, причины который непонятны и которую пытаются безрезультатно лечить, наполняется смыслом. Она становится метафорой».

В книге «Болезнь как метафора» она рассказывает о раковом больном, который, столкнувшись с этой своего рода атакой, чувствовал боль в душе. Чаще всего мы проигрываем в этой войне не тогда, когда раковые клетки уничтожают здоровые, смертельные ранения появляются из-за неуважения к человеческому достоинству.

Когда я лежала в операционном центре на кровати под номером четыре[55]

, я была в ясном уме, под местным наркозом, и то, как врач стерилизовал место операции, как вводил анестетик, как взял скальпель и сделал первый надрез, как внутри шевелились инструменты, как врач говорил медсестре принести ему что-то, как медсестра докладывала врачу о моем состоянии — все это было ясным как день.

Февраль в Гуанчжоу — самое холодное время. Операционный стол был тоже холодным, а одежда для пациентов с дырой в груди не особо защищала от холода. Я чувствовала, что металл, из которого сделан стол, действительно крепкий, высокого качества, хорошо прилипал к спине, отчего мерзли даже внутренности. Из-за такого холода конечности заледенели и онемели, сознание было восприимчивым и живым. И хотя с помощью капельницы в организм поступало успокоительное, однако можно было почувствовать холод лекарства, которое текло по трубочке; сосуды будто пили прохладительные напитки и тем самым понижали температуру тела.

Первая операция прошла успешно. Они приостановили свою работу и переговаривались рядом. Все ждали результатов биопсии. Холодно! Я прислушалась, и издалека до меня доносились звуки в соседних операционных, а вблизи — болтовня врача и медсестры. На одном из столов операция уже завершилась, медсестра, стоя у большой двери, звала родственников больного. Тут и там тягуче распевал песню звонкий девичий голос: четвертый стол — поменяли — подмели. В голове совсем пусто. Мне нужно время, чтобы все прояснилось. Я на четвертом столе. Врач и медсестра вновь начали трудиться. Почистили все с правой стороны шеи.

Разрезали нерв, перевязали кровеносные сосуды, вытерли лимфу с находящихся рядом мышц. Как же холодно! Я вся холоднее металла, из которого сделан стол. Я не думала о том, как они справятся с этими метастазами, я лишь размышляла над тем, как перетерпеть эту операцию. Молилась, вновь и вновь.

Постепенно эффект от анестезии пропал; было больно, очень-очень больно, так больно, что я уже не чувствовала холода. Больно! Рану тянуло, щипало, жгло. Я стиснула зубы так, что во рту стало кисло, они онемели и, казалось, шатались — интересно, могли ли они сломаться? Чем больше я сжимала губы, тем больше они становились похожими на резину, зубы скрипели, и боль никак не унималась. Никаких других мыслей не было, я лишь неоднократно умоляла: еще анестетика, еще анестетика! Мне нужно больше анестетика! И мне ввели еще шприц. Прошло некоторое время, и анестетик снова перестал действовать, я стонала и умоляла, и мне вновь ввели его. И опять. И вот дошли уже до пятого шприца! Почему врач не дает мне достаточно анестетика? Я же живая!

На трех из четырех прочищенных лимфатических узлов были раковые метастазы.

Февральская операция. Апрельская проверка. Мне сделали рентген всех костей тела, томографию мозга, легких, шейного отдела, в результате я потеряла сознание на столе аппарата, и меня принесли в кабинет врача, чтобы оказать скорую помощь. Один друг говорил, что если я после серии томографий теряю сознание, почему же другие не теряют? У тебя слабая воля, а потому и депрессия. Друзья и даже родители больного его совсем не понимают, пренебрегают им, неудивительно, что Сьюзан Зонтаг упомянула, что она «чувствует злость» и «с горечью наблюдает». Она говорила: «Нужно отойти от всех этих смыслов болезни, от всех этих метафор, наверное, только так мы можем освободить людей и даже утешить их. Однако только лишь уклониться от них не поможет, нужно полностью отказаться от этих метафор. Их нужно раскрыть, раскритиковать, изучить и, наконец, покончить с ними».

Результаты томографии шейного отдела. Вверху листка было написано, что и слева и справа обнаруживаются лимфатические узлы. Я спросила:

— В итоге рак просто перекочует и появится снова? Или во время операции все не до конца почистили?

Специалист ответил: