Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун

Я помню звонкий плеск весел в зарослях тростника хмурым утром, помню непрерывный шум майского дождя, что идет день за днем, помню тоскливое чириканье воробья, забившегося под черепицу. Зеленоватые каменные плиты, резные оконные створки, кресла с сиденьем в форме персика, взмахи оранжевого маятника часов слились воедино и обернулись скрипом деревянной лестницы, который донесся из какого-то черного серповидного оконца и разлетелся эхом по переулку.

Сумерки, овечье стадо и девушки, срезающие траву. Миновав усыпанную фиолетовыми цветами мелию, яркий луч выхватывает простые предметы, создавая спокойную, безмятежную картину. В такое время я любил забираться на самый верх нашего старого дома и глядеть на стройные шеренги гребней крыш, на теплый дым печных труб, на размытую линию горизонта, вдыхая аромат пшеницы, невозмутимо витавший в воздухе. Я слышал шаги людей в доме. Я ощущал себя счастливым. Счастье — это такое чувство, которое очень трудно передать словами.

Черной дождливой ночью, раскрыв бумажный зонтик от солнца, я выходил из сырого дома и шлепал по мокрым переулкам. По обеим сторонам улицы выстроились ровные ряды ворот. Некоторые ворота были наглухо закрыты, некоторые — полуоткрыты или приоткрыты едва-едва. Яркий свет на фоне потемок придавал ночи глубину. Я стоял посреди лужи, чтобы прохлада ночи и воды проникла внутрь моей резиновой обуви. Вода мерцала у ворот, словно маня и подавая таинственные знаки. Если бы в тот момент ворота заскрипели, как скрипели сотни лет тому назад, и на улицу вышла печального вида девушка с классической прической узлом, я бы растерялся от нахлынувшего счастья. Шум дождя то нарастал, то стихал, его дробь то ускорялась, то становилась медленнее…

На юге почти во всех внутренних двориках на красного цвета притолоке ворот развешены сухие листья бамбука, на черных воротах красуется латунное кольцо, а у порога лежат несколько битых кувшинов. Дождь льет, тихо шурша. Во дворе темно. Когда входишь туда, кажется, что попал в историческую хронику, ощущаешь тяжесть, осознаешь мимолетность бытия. Виноградная лоза, кедр, подорожник, портулак переплелись, составляя резное полотно картины. Дом давно требует ремонта, узорчатые окна, инкрустированные перламутровыми раковинами, оплела паутина, стены оклеены новогодними картинками за прошлый год. В чашке светло-синего фарфора налито сладкое рисовое вино… Я часто размышляю о том, что дома на моей родине очень и очень стары…

Не бывает нерушимых домов. Когда дом ветшает и приходит в негодность, его сносят. После сноса дом превращается в груду обломков. Каждый такой обломок может обернуться дворцом. В детстве я как-то во время купания нащупал в воде и вытащил на свет несколько ледяных черепков. Они остались в моей памяти. В тот миг голубое небо распахнуло свои границы. Мы просидели полдня на мосту. Мы не знали, как эти черепки попали в реку, в каком году река проложила здесь свое русло, как давно из клюва неосторожных птиц в землю упали семена деревьев. Мы заблудились во времени. Поэтому я считаю, что мы живем загадками, которые сменяют друг друга. Мы вечно пытаемся их разгадать, но чем больше гадаем, тем меньше понимаем. Когда-нибудь настанет день, когда мы исчезнем. Мы сами превратимся в загадку.

Я проникся духом и историей домов моей родины после того, как покинул ее. В каждом незнакомом месте я постоянно ищу дом, который мне понравится, чтобы в нем поселиться. На самом деле я не знаю наверняка, какой именно дом я должен выбрать. Я никогда не смогу найти нужный мне дом. Я прекрасно это понимаю. Но смысл заключается в поиске. Я мог бы сказать, что это вопрос формы, но форма сама по себе определяет содержание. Я перевидал множество домов, и каждый из них по-своему трогал мое сердце. Дома бывают скрытные, а бывают нарочито грубые. Встречаются дома солидные и благопристойные и дома, исполненные классической простоты. Я знаю, что это не просто дома, потому что в них сквозит душа, а дом, обладающий душой, может стать родным. В каком-то смысле дом в своей правдивой безыскусности значит больше, чем семья. Пройдут годы, и прежние семьи исчезнут, оставив после себя лишь следы на потертых камнях, пропитанных тунговым маслом балках и старой рисовой соломе. Пусть даже о ком-то сохранится память, это будет лишь намек на ощущение, которое затаится в самом дальнем, теплом уголке души. Я покинул родные места, уезжая все дальше и дальше. Но как бы далеко я ни бежал, я по-прежнему слышу песни, что распевают на ветру дома моей родины.

Кухня

С самого раннего детства я знал, что каждая комната имеет свой запах. Двор был пропитан смешанным запахом пролитой гаоляновой водки, старых резиновых галош и жестяных банок. В кладовой пахло зерном: пресный запах необрушенного риса резко бил в нос, запах же пшеницы был нежным и обволакивающим. Еще в кладовой витали запахи железной утвари и удобрений. В спальне пахло старой ватой, нафталином, хлопчатобумажной тканью и клейстером. На кухне царил запах рисовых зерен, еще там пахло золой и засоленной зеленью.