Читаем Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун полностью

Моя жизнь в съемной квартире началась так же резко, как грохот пароходного двигателя — он пронесся по речной ряби, пронзил воздух, отрезав пути к отступлению, ударил в барабанные перепонки, разбудил меня, и я поняла, что увязла в полном боли лабиринте выживания[148] и должна мобилизовать все клетки тела, чтобы одолеть эту новую жизнь, поджидавшую меня с камнем за пазухой. Даже в эту минуту я еще не знала, где и в каком времени нахожусь, не знала предела своих чувств, не знала, как долго смогу бороться; в минуту, когда земля еще не прокалилась от солнечных лучей, в миг между светом и тьмой, между началом и концом, я, словно перелетная птица, что странствует по чужим землям, должна была одним рывком взмыть в воздух, пробраться через городской лабиринт, уворачиваясь от буйных, слепящих неоновых огней, долететь до бетонных зарослей, а там влиться в причудливый обряд, слой за слоем содрать с себя кожу, смиренно сдаться на волю победителя и наконец обрести новую жизнь.

2

Мост Ваньцзянцяо был серым. Вдоль незатейливых поручней шла пешеходная дорожка, середину моста отвели под проезжую часть, а от нее низкими перильцами отгородили необычно узкую велосипедную дорожку. Это место напоминало мне мост Сидацяо в Урумчи — с него открывался вид на храм в парке Хуншань, а с моста Ваньцзянцяо была видна пагода Цзиньаочжоу на берегу Дунцзян.

Каждый раз, когда я ехала по мосту на велосипеде, у меня перехватывало дыхание. Вот женщина посадила грудничка в мешок за спиной и что есть силы жмет на педали, руки и ноги ее отливают черным блеском; вот мужчина в соломенной шляпе и в шлепанцах катит на трехколесном велосипеде, в кузове везет овощи, они просвечивают темно-зеленым из-под пластиковой пленки (едут на рынок в Сицунь). У рикши нет клаксона, и потому всю дорогу он кричит: «Посторонись, посторонись!», и велосипедистам приходится останавливаться и жаться к обочине; в дождливый день люди едут с зонтиками в руках, накидывают на плечи дождевики, надевают резиновые сапоги; вот отец приподнял полу дождевика и укрыл ею сидящего за спиной ребенка, а сам, раскрасневшись, крутит педали.

На мосту я часто видела старух: редкие волосы едва прикрывают череп, лицо как грецкий орех, спина горбом, на ногах с высушенными пальцами — темно-коричневые пластиковые шлепанцы (до чего странно: почти все старухи ходят в совершенно одинаковых шлепанцах), она медленно ковыляет по мосту, похожая на крошечный старый домик, от которого лучше держаться подальше, тронь мизинцем — и он тут же обрушится.

Сразу за мостом начинается район Ваньцзянцюй. Он не похож на район Гуаньчэн[149]

, что сохраняет королевские манеры, несмотря на упадок, Ваньцзянцюй отличается и от Наньчэна[150] — нового, чистого и величественного, словно айсберг. Здесь же повсюду висит запах сырости, оттененный илом, водорослями и гнилым деревом. Оказавшись среди кучки приземистых бежевых пятиэтажек, я с изумлением заметила, что их стены покрыты фантастическими следами обильных дождей — темно-бурыми, светло-бурыми. В Урумчи зимой с карнизов свисают сосульки. И сосульки, и дождевые потеки висят пучками, целясь остриями вниз. В стороны от главной улицы отходят бессчетные переулки, в глубине которых прячутся нунминьфаны[151]
— большие ворота, отдельный двор, все построены по разным лекалам, но перед воротами каждого дома стоит пара горшков, а в них кустики люйло[152] с огромными листьями.

Наш район с квартирами под сдачу — не простая городская окраина: все эти здания построены местными крестьянами на их собственной земле, одни живут в них сами, другие сдают в аренду, и потому оседлая жизнь здесь мешается с кочевой. В лицах квартирантов царит неразбериха, их выражения неясны, словно в глубине океана столкнулись все течения разом и замутили воду. Я хотела снять жилье с гостиной и одной спальней, но таких квартир уже не осталось, были только трехкомнатные (одна гостиная и две спальни). Время поджимало, раздумывать было некогда, и я второпях выбрала трехкомнатную квартиру с балконом на запад, в гостиной стоял деревянный диван, на тумбочке — старый телевизор; две спальни — большая и маленькая, в каждой по широкой кровати, балкон разделен бетонной перегородкой, на одной половине кухня (там стоял газовый баллон), на другой туалет (с душевой лейкой).

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология поэзии

Песни Первой французской революции
Песни Первой французской революции

(Из вступительной статьи А. Ольшевского) Подводя итоги, мы имеем право сказать, что певцы революции по мере своих сил выполнили социальный заказ, который выдвинула перед ними эта бурная и красочная эпоха. Они оставили в наследство грядущим поколениям богатейший материал — документы эпохи, — материал, полностью не использованный и до настоящего времени. По песням революции мы теперь можем почти день за днем нащупать биение революционного пульса эпохи, выявить наиболее яркие моменты революционной борьбы, узнать радости и горести, надежды и упования не только отдельных лиц, но и партий и классов. Мы, переживающие величайшую в мире революцию, можем правильнее кого бы то ни было оценить и понять всех этих «санкюлотов на жизнь и смерть», которые изливали свои чувства восторга перед «святой свободой», грозили «кровавым тиранам», шли с песнями в бой против «приспешников королей» или водили хороводы вокруг «древа свободы». Мы не станем смеяться над их красными колпаками, над их чрезмерной любовью к именам римских и греческих героев, над их часто наивным энтузиазмом. Мы понимаем их чувства, мы умеем разобраться в том, какие побуждения заставляли голодных, оборванных и босых санкюлотов сражаться с войсками чуть ли не всей монархической Европы и обращать их в бегство под звуки Марсельезы. То было героическое время, и песни этой эпохи как нельзя лучше характеризуют ее пафос, ее непреклонную веру в победу, ее жертвенный энтузиазм и ее классовые противоречия.

Антология

Поэзия

Похожие книги

Авантюра
Авантюра

Она легко шагала по коридорам управления, на ходу читая последние новости и едва ли реагируя на приветствия. Длинные прямые черные волосы доходили до края коротких кожаных шортиков, до них же не доходили филигранно порванные чулки в пошлую черную сетку, как не касался последних короткий, едва прикрывающий грудь вульгарный латексный алый топ. Но подобный наряд ничуть не смущал самого капитана Сейли Эринс, как не мешала ее свободной походке и пятнадцати сантиметровая шпилька на дизайнерских босоножках. Впрочем, нет, как раз босоножки помешали и значительно, именно поэтому Сейли была вынуждена читать о «Самом громком аресте столетия!», «Неудержимой службе разведки!» и «Наглом плевке в лицо преступной общественности».  «Шеф уроет», - мрачно подумала она, входя в лифт, и не глядя, нажимая кнопку верхнего этажа.

Дональд Уэстлейк , Елена Звездная , Чезаре Павезе

Крутой детектив / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы