Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун

Летом после полудня, дождавшись, когда взрослые уснут крепким послеобеденным сном, я выскальзывал из дома и бежал на пристань. Среди водорослей плавали рыбы, скользя меж них так же ловко, как я улизнул со двора. С реки дул ветер, он приносил с собой частицы водяного пара. Временами слышались далекие крики птиц. Из-за этих криков все вокруг: копны сена, кучи золы, дома, свет — все-все казалось мне незнакомым. У берега росла мелия, одинокая, совсем как я. Иногда с ее ветвей с плеском падал в воду плод.

Был июль, солнце перевалило за полдень. Вороны крепко спали, устроившись в тонком слое ила. Люди улеглись в бамбуковой роще на кроватях из бамбука и укрылись от солнечных бликов большими веерами из пальмовых листьев. У въезда в деревню под сенью гигантской старой софоры перед большим квадратным отполированным временем столом старики собрались за игрой в кости. Земля усеяна втоптанными окурками сигарет. Продавец чая и закусок раскинулся в кресле-качалке. Наигрывая на флейте, пришел старик из соседней деревни, собиравший ржавый лом. У входа в деревню он купил чашку чая и, обмахиваясь летней шляпой, как веером, следил за игрой. Одинокая равнина, одинокое небо, одинокие дома, одинокое детство…

В том году мне было то ли три, то ли пять лет, я точно не помню. Все равно те времена остались в далеком-далеком прошлом. Когда начинаю вспоминать, что-то помнится ясно, а что-то теряется во тьме. В конце июля бабушку похоронили посреди пшеничного поля.

Помню

В июле деревню наполняло тихое очарование. Дома, напоминавшие белых голубей, пламенеющие стога сена, улочки — как прожилки у листьев, навевающие тоску колодцы и кучи пепла, — все это скрывалось в тени деревьев, словно погрузившись в воспоминания о счастье. Ветер смешивал свежий, сладкий аромат поливного риса с запахом глины и приносил из-за темно-зеленой линии горизонта розовато-лиловую улыбку бобовых соцветий. Ветер скользил над просторами и безбрежным безмолвием полей, несся сквозь чистое, прозрачное небо и непостижимый поднебесный мир и останавливался перед деревней, чтобы перевести дух. Широкая дорога из глинозема сплошь поросла очереднопыльником, крестовником и индийской астрой. Их стройный хор тянулся до следующей деревни, до селений, напоминавших лоскутки одежды, и уносился в неведомые дали. По обеим сторонам дороги, ведущей в деревню, высились стройные тополя. Они держали друг друга под руки, словно играли свадьбу. Ветер пронизывал их насквозь, доставляя благопожелания в каждый деревенский уголок. Некоторые ворота были полураскрыты, но большинство — широко распахнуты, и ветер попадал прямиком в пустые внутренние дворы. Судя по влажной земле, недавно здесь прошел дождь. Он как раз возвращался к себе домой. На стенах виднелось несколько пятен плесени — фотокарточки, которые оставил дождь в свой прошлый визит. Кувшин из фиолетовой глины на длинном столе был наполнен чаем. Несколько беспорядочно расставленных стеклянных стаканов погрузились в сон. На их боках голубели цветы, очертаниями напоминавшие подсолнечник. Над столом вилась муха, исполняя затейливый танец. Она вставала на цыпочки и кружилась, по ее лбу сочился пот, а ветер усаживался в кресло из бамбука и любовался этой пляской.

Лучи солнца почти не достигали земли. Только на заднем дворе, проникая сквозь редкие листья виноградной лозы, они освещали мирно растущую траву. Я проводил на заднем дворе все время, выкладывая из глиняных черепков, веточек ивы и кусочков базальта мозаику своей души. Я разбивал сады, прокладывал реки, сооружал городские стены и дома, сотворял людей, создавая свой собственный мир. Никто меня не тревожил, все наслаждались сладким сном в темных, сырых комнатах. Лишь солнце озаряло мою спину так же, как озаряло фиолетовую виноградину. На заднем дворе хранились основные запасы моего счастья. Здесь обитали тупоголовые улитки, неторопливые пауки и семиточечные божьи коровки; росли трехцветный амарант, садовый бальзамин и какие-то неведомые мелкие голубоватые цветы. Все это казалось мне прекрасным. Я сидел неподвижно, бездумно глядя в голубое, как царство грез, небо. Как-то раз я увидел двух незнакомых женщин, которые пролезли сквозь рейки невысокой изгороди, окружавшей задний двор. На их головах были повязаны скрученные жгутом платки, они носили просторную одежду из батика. Их рукава украшала вышивка в форме рыбьих скелетов, а на спинах был вышит лик ребенка, напоминавший цветок османтуса. Каждый их шаг сопровождался серебристым перезвоном. Неужели в такой глуши можно встретить пришлых из еще более далеких деревень! Я раз за разом спрашивал себя, где находятся эти дали, долго ли до них добираться. В тот день дума о дальних краях незаметно, подобно семечку, запала в мою душу, обрекая меня на жизнь скитальца.