Миф о «немецких деньгах большевиков» — памятник мракобесию

Обвинения против них в мятеже 3—5 июля также опровергались показаниями. В деле указано, что, например, Троцкий обвинялся на основании показаний пятерых названных свидетелей «и других» [245]. Но в опубликованных материалах имеются показания лишь двоих из них, и если один очевидец утверждает, что Троцкий подводил к мысли о свержении Временного правительства, то второй сам Троцкого и не видел, а лишь слышал от других его якобы призыв к выступлению; к этому можно добавить показания еще пары свидетелей, которые слышали у Ленина призыв «к свержению во что бы то ни стало Временного правительства» и полагали, что «Центральный комитет большевиков был глубоко уверен, что вооруженным выступлением удастся свергнуть Временное правительство и передать власть Совету» [246]. Зато более десятка свидетелей сообщали, что демонстрация организовывалась как мирная

, что не было призывов к свержению правительства, что, наконец, большевики старались сдержать выступление [247].

Я специально хочу подчеркнуть, что отрицание большевиками обвинения в мятеже и говорящие о том же свидетельства доказывают лишь то, что в июльские дни они стремились удержать разгоряченные массы от преждевременного выступления. На тот момент большевики не снимали лозунга перехода власти к Совету — т.е. лозунга мирной революции, а восстание считали явно не подготовленным и обреченным на поражение. Удерживая массы, они стремились спасти рабочих, солдат и матросов от раздробления сил и гибели, а не защитить Временное правительство и соблюсти буржуазное законодательство. Короче говоря, большевистского мятежа в июле не было, но принципиальная готовность к вооруженной классовой борьбе была.

Следовательно, при объективном рассмотрении дела, оно бы неизбежно рассыпалось, и обвинения в мятеже и шпионаже не имели бы подтверждений. Опровергающих их показаний было значительно больше. Поэтому уверенность Иванцовой, что было готово «уже сформулированное на языке юридической науки обвинение», относится к области верноподданнических — любому, лишь бы правящему

, режиму — фантазий и антиреволюционных предубеждений.

После подробного рассмотрения реальных обстоятельств и конспирологических домыслов, остается лишь свести счеты с почти нетронутыми авгиевыми конюшнями предисловия Иванцовой. Уже можно было заметить, что она тут и там вставляет суждения, поддерживающие суть мифа и беспокоящие, как камешки в сандале. Суммируясь, они обращаются в камнепад, призванный сбить читателя с толку.

Иванцовой нужно убедить читателя в предательстве большевиков. По ее мнению, следствию только оставалось установить, кто был прав: Ермоленко или Бурштейн, а другими словами, «снабжаются ли лидеры большевиков деньгами напрямую за определенные услуги или же связь их с германским правительством носит опосредованно-коммерческий характер». Из этого она делает вывод: «в этой дилемме — вся смысловая нагрузка “дела Ленина”. И в том и другом случае мы имеем дело с антигосударственной деятельностью большевиков» [248]. Иванцова может быть и ироничной: «… германские деньги оказались для следствия тем самым белым кроликом, за которым движется Алиса в Стране чудес: “Он точно есть, но здесь его нет, и где он есть, непонятно”» [249]. Да-да: «и стало для меня все ясно», «не имею данных отрицать

».

Далее я последовательно представлю цитаты из опуса Иванцовой и попытаюсь выделить ее основную мысль. Предупреждаю, что это будет непросто.

— «…создается впечатление, что российская контрразведка знала почти все о финансировании российских большевиков из германских источников. Контрразведка обладала информацией, но она все еще не обладала документальными доказательствами, достаточными для предъявления обвинения» [250]. Тезис 1: контрразведка не имеет прямых доказательств.

— Переданные контрразведкой следователям «документы самым существенным образом дополнили документальную базу следствия, все же они не изменили ход расследования». Полученный ими самими материал подвел «следователей официальной комиссии Временного правительства практически к тем же выводам, к которым пришли и контрразведчики» [251]. Тезис 1: контрразведка не имеет прямых доказательств, тезис 2

: следователи сами установили истину, тезис 3: контрразведка имеет прямые доказательства.

— «В определенном смысле поступившие из контрразведки документы дали готовые ответы на те вопросы, над решением которых уже работали следователи», после их передачи происходят значительные изменения в следствии, свидетельствующие «о качественном прорыве в его ходе» [252]. Тезис 3: контрразведка имеет прямые доказательства, тезис 4: следователи не сами установили истину.

— «… документы контрразведки [...] наглядно проиллюстрировали всю цепочку связи “немцы—Парвус—большевики”» [253]. Тезис 3: контрразведка имеет прямые доказательства.