Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

VI. Оккультизм – это метафизика для дураков. Подчиненность медиа так же неслучайна, как и апокрифичность, нелепость откровений. С самого появления спиритизма потусторонние силы не поведали ничего более значимого, чем приветы от умершей бабушки, да пророчества о дальней дороге. Отговорка, будто мир духов не может сообщить бедному человеческому разуму больше, чем разум в состоянии воспринять, столь же нелепа; это вспомогательная гипотеза параноидальной системы: lumen naturale[113]

{376}

всё же удалось продвинуться несколько дальше, чем поездка к бабушке, и если духи не хотят этого замечать, то они – всего лишь неотесанные кобольды, с которыми лучше прервать всякие сношения. Примитивно-естественное содержание сверхъестественной вести обнаруживает ее неистинность. Гоняясь там, в вышине, за утраченным, они натыкаются лишь на собственное ничто. Чтобы не выпасть из серой повседневности, в которой они, будучи неисправимыми реалистами, чувствуют себя как дома, смысл, которым они подпитываются, приравнивается к бессмыслице, от которой они бегут. Дурная магия ничем не отличается от дурного существования, которое она озаряет своими лучами. Вот почему она так облегчает жизнь трезвомыслящим. К фактам, отличающимся от всего остального, с чем имеют дело, только тем, что они не относятся к этому делу, прибегают как к четвертому измерению. Единственно их небытие есть их qualitas occulta[114]

. Они наделяют слабоумие мировоззрением. Астрологи и спириты на любой вопрос дают молниеносный, решительный ответ, который не просто вопроса не разрешает, а своими жесткими постулатами уводит от всякого возможного решения. Их возвышенная сфера, представляемая по аналогии с пространством, не нуждается даже в том, чтобы быть помысленной, как нуждаются стул или ваза. Тем самым она усиливает конформизм. Самое приятное во всем этом – то, что смыслом существующего оказывается само его существование как таковое{377}

.

VII. Великие религии либо, подобно иудейской, обходили спасение умерших молчанием, согласно запрету на изображения, либо проповедовали воскресение плоти. Для них важна неразделимость духовного и телесного. Нет никакой интенции, ничего «духовного», что не основывалось бы каким-либо образом на телесном восприятии и не требовало бы, в свою очередь, телесной исполненности. Для оккультистов, которые считают себя выше мысли о воскресении и, собственно, вовсе не желают спасения, такое представление слишком грубо. Их метафизика, которую даже Хаксли не может уже отличить от метафизики, основывается на аксиоме: «Душа вознесется на небо, йух-хе! / А тело останется на канапе»{378}. Чем бодрее их духовный характер, тем он механистичнее: даже Декарт не проводил таких четких разделений. Разделение труда и овеществление доводятся до предела: тело и душа отделяются друг от друга в процессе как бы приобщающей к вечности вивисекции. Душа должна аккуратно ретироваться, дабы продолжить свою усердную деятельность в более просветленных сферах точно с того места, на котором ее прервали. Однако, объявляя подобным образом о независимости, душа становится дешевой имитацией того, от чего она ложным образом эмансипировалась. На месте взаимодействия души и тела, каковое утверждала даже самая закоснелая философия, возникает астральное тело – позорная уступка гипостазированного духа своей противоположности. Лишь через метафору тела можно вообще постичь понятие чистого духа, и в то же время последнее снимается первым. Овеществление духов уже есть их отрицание.

VIII. Жалуются на материализм. Однако при этом они намереваются взвешивать астральное тело. Объекты их интереса должны одновременно превосходить возможности опыта и быть постигнутыми на опыте. Всё должно происходить строго научно; чем масштабнее обман, тем продуманнее инструкция по проведению эксперимента. Претензия научного контроля на важность доводится ad absurdum там, где контролировать нечего. Тот же рационалистический и эмпирический инструментарий, который покончил с духами, активно используют с целью навязать этих самых духов тем, кто более не доверяет собственному ratio. Как будто любой дух стихии не спасался бы бегством от ловушек покорения природы, расставленных для поимки его летучей сущности. Однако оккультисты и это используют в своих целях. Поскольку духи не любят контроля, то для них прямо посреди мер предосторожности надо оставлять открытой дверцу, через которую они без помех могут выйти наружу. Ибо оккультисты – люди практичные. Ими не движет тщеславное любопытство – они ждут чаевых. От звезд они быстро переходят к срочной сделке. Чаще всего их предсказание сводится к тому, что с появлением каких-нибудь бедных, на что-то надеющихся знакомых придет несчастье.