Minima Moralia. Размышления из поврежденной жизни

109. L’inutile beauté[60]

. Женщины, наделенные особой красотой, обречены на несчастье. Даже те из них, кому благоприятствуют все условия, наделенные достойным происхождением, богатством, талантом, оказываются словно преследуемы или одержимы тягой к разрушению самих себя и всех человеческих отношений, в которые они вступают. Оракул как бы предлагает им выбор между одним злым роком и другим. Либо они по-умному обменяют свою красоту на успех и поплатятся счастьем за условие, при котором оно возможно: сами больше не имея способности любить, они отравляют любовь, испытываемую к ним, и остаются с пустыми руками. Или же привилегия красоты придает им мужество и уверенность, позволяющие отказаться от подобного обмена. Они принимают всерьез то счастье, обещанием которого предстают, и не скупятся на себя, настолько уверенные в себе по причине всеобщей симпатии, что им даже не приходится доказывать себе собственную ценность. В юности у них есть выбор. Это делает их неразборчивыми: ничто не окончательно, всё может быть тут же заменено другим. Очень рано, не слишком задумываясь, они выходят замуж и обрекают себя на жизнь в прозаических условиях, в определенном смысле отказываются от привилегии безграничных возможностей, понижают себя до уровня обычных людей. Однако одновременно они твердо держатся за детскую мечту всевластия, которую им внушила жизнь, и не перестают выкидывать прочь – в этом поступая не по-буржуазному – то, на месте чего завтра может появиться что-то лучшее. В этом заключается их тип деструктивного характера. Именно потому, что они были однажды hors de concours

[61]

, в конкурентной борьбе, которой они одержимы, они плетутся в хвосте. Они по-прежнему ведут себя так, будто они неотразимы, хотя неотразимость их уже растаяла; волшебство рассеивается, как только оно, вместо того чтобы лишь пробуждать надежду, одомашнивается. А уж «отразимая» женщина сразу становится жертвой: она оказывается подчиненной порядку, выше которого она когда-то была. Ее расточительность отныне наказуема. Как опустившаяся женщина, так и одержимая, обе они – мученицы счастья. Встроенная в порядок красота между тем успела стать поддающимся учету элементом наличного бытия, простым заменителем несуществующей жизни, ни в малой мере не выходящим за ее пределы. Она нарушила данное ей самой себе и другим обещание счастья. Однако та женщина, что не отступается от этого посула, окружает себя аурой беды, и беда настигает ее саму. В этом просвещенный мир полностью вобрал в себя миф. Зависть богов пережила их самих.