Мир без конца

Медж выглядела напуганной. Да и кто не устрашился бы, когда тебя просят высказаться в пользу ведьмы. Но она была изрядно обязана Керис, а потому расправила плечи, подбоченилась и ответила:

– Мэтти говорила мне: «Молись Богу, только он исцеляет».

Керис обратилась к констеблю:

– Джон, знахарка уняла твою боль, когда Мэтью-цирюльник вправлял тебе сломанную кость. Что она говорила?

Джон привык выступать на стороне обвинения и тоже явно чувствовал себя неловко, но громко и честно повторил слова знахарки:

– «Молись Богу, только он исцеляет».

Керис вновь обратилась к горожанам:

– Все вы отлично знаете, что Мэтти не ведьма. В таком случае, спрашивает брат Филемон, почему она сбежала? Догадаться несложно. Она испугалась той клеветы, которую возвели на нее – и возводят на меня. Ну-ка, женщины, признавайтесь: если кого из вас обвинить в ереси, кто отважится смело пойти на суд священников и монахов и отстаивать свою невиновность? – Девушка огляделась, поочередно останавливаясь взглядом на Либ, вдове Бена-колесника, на трактирщице Саре, на Сюзанне Чепстоу. – Почему я мешала красители по ночам, спрашиваете вы? Да потому что мне не хватало дня! Подобно многим из вас, моему отцу не удалось продать шерсть на прошлогодней ярмарке, а мне хотелось превратить эту шерсть во что-то такое, что можно продать. Отыскать рецепт было весьма непросто, но я справилась, добилась этого упорным трудом на протяжении долгих часов, дней и ночей, без всякой помощи Сатаны.

Керис перевела дух и продолжила, уже другим тоном, куда более весело:

– Меня обвиняют в том, что я приворожила Мерфина. Должна признать, это сильное обвинение. Посмотрите на сестру Элизабет. Пожалуйста, встань, сестра.

Элизабет неохотно поднялась.

– Она красива, не правда ли? Красива и умна. Притом дочь епископа. О, простите, милорд епископ, я вовсе не хотела никого обидеть.

Толпа захихикала, оценив дерзкую шутку. Годвин очевидно разъярился, а вот епископ Ричард подавил улыбку.

– Сестра Элизабет не может понять, как мужчина способен предпочесть ей меня. Я и сама этого не понимаю. Необъяснимым образом Мерфин любит меня, такую вот простушку. – Хихиканье в толпе стало громче. – Очень жаль, что Элизабет так расстроилась и разозлилась. Живи мы в ветхозаветные времена, Мерфин женился бы на нас обеих, и все были бы счастливы. – Хихиканье переросло в смех. Керис подождала, пока шум стихнет, и добавила сурово: – Но еще горше мне от того, что обычная ревность отвергнутой женщины в лживых устах послушника превратилась в серьезное обвинение в ереси.

Филемон вскочил, готовый возмутиться обвинением в лживости, но епископ Ричард махнул рукой и произнес:

– Пусть говорит.

Решив, что с Элизабет достаточно, Керис двинулась дальше:

– Признаю, иногда я употребляю грубые слова, когда бываю одна, особенно если зашибу палец на ноге. Но вы можете спросить, почему мой деверь свидетельствует против меня, выдумывая, будто я призываю злых духов. Боюсь, мне известен ответ на этот вопрос. – Девушка помолчала и заговорила четко и раздельно: – Мой отец болен. Если он умрет, его состояние будет поделено между мною и сестрой. Но если я умру первой, сестра получит все. А моя сестра – жена Элфрика.

Она снова помолчала и, прищурившись, оглядела толпу.

– Удивлены? Я тоже. Но убивают, случается, и за меньшие деньги.

Девушка сделала шаг, будто возвращаясь в толпу, и Филемон поднялся со скамьи. Керис повернулась и сказала ему на латыни:

– Caput tuum in ano est.

Монахи громко рассмеялись, а Филемон покраснел.

Керис обернулась к деверю:

– Ты ведь не понял, что я сказала, да, Элфрик?

– Нет, – мрачно ответил он.

– Вот потому ты и вообразил, будто я говорю на каком-то зловещем колдовском наречии. – Она вновь повернулась к Филемону. – Брат, но тебе-то известно, на каком языке я говорила.

– На латыни, – буркнул тот.

– Может, переведешь нам сказанное?

Филемон умоляюще посмотрел на епископа, но Ричард откровенно веселился.

– Отвечай на вопрос, – велел он.

Кривясь от злости, Филемон повиновался:

– Она сказала: «У тебя голова в заднице».

Люди громогласно захохотали, а Керис затесалась обратно в толпу.

Когда смех затих, Филемон раскрыл было рот, но Ричард его опередил:

– Мне больше незачем тебя слушать. Ты выдвинул сильные обвинения, а она стойко защищалась. Еще кто-нибудь хочет высказаться по данному поводу?

– Да, милорд епископ. – Вперед вышел монах Мердоу. Кто-то из горожан захихикал, другие застонали. К Мердоу относились по-разному. – Ересь – зло, – начал он зычным голосом проповедника. – Она развращает души женщин и мужчин…

– Благодарю тебя, брат, мне известна суть ереси, – прервал Ричард. – Ты готов что-либо сказать по существу? Если нет…

– Только одно. Могу лишь повторить…

– Если только повторить…

– … Ваши собственные слова, что обвинение было сильным, как и защита.

– В таком случае…

– У меня есть предложение.

– Хорошо, брат Мердоу, какое именно? Если можно, покороче.

– Нужно поискать на ней дьявольские меты.

Сердце Керис пропустило удар.

– Разумеется, – проговорил епископ. – Кажется, ты предлагал то же самое на прошлом суде.