Мир без конца

– Это так, милорд, ибо дьявол жадно впитывает горячую кровь своих прислужниц через собственный сосец, подобно тому, как новорожденный сосет набухшую грудь…

– Благодарю, брат, подробностей достаточно. Мать Сесилия, будьте любезны, возьмите двух монахинь и отведите обвиняемую в помещение для осмотра.

Керис уставилась на Мерфина. Тот побледнел от ужаса. Оба они подумали об одном и том же.

У Керис была родинка.

Крошечная, конечно, но монахини ее найдут. Как раз на таком месте, которое считалось прельстительным для дьявола: на левой стороне срамных губ. Родинка была темно-коричневой, и ее нисколько не скрывали золотистые волосы вокруг. Впервые увидев ее, Мерфин еще пошутил: «Монах Мердоу назвал бы тебя ведьмой. Лучше ему не показывай». А Керис тогда засмеялась и сказала: «Не покажу, даже останься он последним мужчиной на свете».

Как можно было шутить столь легкомысленно? Теперь из-за этой родинки ее осудят на смерть.

Девушка в отчаянии огляделась. Подумала было о бегстве, но ее окружали сотни людей и некоторые точно не позволят ей убежать. Она заметила, что пальцы Мерфина легли на рукоять ножа на поясе, но даже будь этот нож мечом, а Мерфин – опытнейшим воином, чего о нем никак не скажешь, ему все равно не проложить дорогу через столь многолюдную толпу.

Подошла мать Сесилия и взяла Керис за руку.

Девушка решила бежать, как только выйдет из собора. На дворе она легко сможет вырваться.

Но тут Годвин распорядился:

– Констебль, возьмите помощника, проводите женщин к месту осмотра и постойте за дверью, пока все не закончится.

Сесилия не остановила бы Керис, а вот двое мужчин остановят без труда.

Джон посмотрел на Марка-ткача, которого обычно первым звал в помощники. У Керис появилась слабая надежда: Марк был верным другом, но констебль, видимо, вспомнил об этом и указал на кузнеца Кристофера.

Сесилия мягко потянула Керис за руку.

Словно во сне, девушка позволила вывести себя из собора. Вышли через северный вход: Сесилия, Керис, сестра Мэйр и Старушка Юлия, а позади – констебль Джон и кузнец Кристофер. Пересекли двор, очутились на половине монахинь и прошли в дормиторий. Мужчины остались снаружи.

Настоятельница закрыла дверь.

– Не нужно меня осматривать, – проговорила девушка. – Сама скажу, где мета.

– Знаем, – ответила настоятельница.

Керис нахмурилась.

– Откуда?

– Мы втроем тебя мыли. – Настоятельница кивнула на Мэйр и Юлиану. – Когда ты угодила в госпиталь на позапрошлое Рождество. Ты тогда что-то съела и отравилась.

Сесилия не знала или делала вид, будто не знает, что Керис приняла настой для прерывания беременности.

– Тебя рвало и несло, снизу обильно шла кровь. Мыть пришлось несколько раз. Мы все видели родинку.

Безнадежное отчаяние накрыло Керис, точно приливная волна. Девушка закрыла глаза.

– Значит, сейчас вы обречете меня на смерть, – произнесла она столь тихо, что ее голос мог сойти за шепот.

– Не обязательно, – отозвалась Сесилия. – Есть и другие возможности.

* * *

Мерфин растерялся. Керис в ловушке, ее приговорят к смерти, а он ничего не может поделать. Он не спас бы ее, даже будь он Ральфом, широкоплечим, склонным к жестокости и отлично владевшим мечом. Юноша с ужасом смотрел на двери, за которые увели Керис. Он знал, где расположена родинка, и был уверен, что монахини ее обнаружат: именно это место они будут осматривать особенно тщательно.

Толпа вокруг возбужденно гомонила. Люди спорили, перебирая услышанные показания: одни были за Керис, другие против, – но Мерфина словно накрыло каким-то колпаком, и он едва разбирал, о чем говорят у него над ухом. Чудилось, будто где-то нестройно бьют в сотню барабанов.

Он вдруг поймал себя на том, что смотрит на Годвина, как бы пытаясь прочесть мысли приора. Остальных Мерфин видел насквозь: Элизабет терзала ревность, Элфрика обуяла жадность, Филемон попросту был злодеем от рождения, – но вот Годвин оставался для него загадкой. Приор рос бок о бок с двоюродной сестрой, прекрасно знает, что она не ведьма, но все-таки готов отправить ее на смерть. Как он может такое допустить? Чем оправдывается перед самим собой? Уверяет себя, что действует во славу Божью? Когда-то Годвин виделся горожанам просвещенным и достойным человеком, наилучшей заменой узколобому ревнителю былого Антонию. Но он оказался хуже прежнего приора, куда более безжалостным в достижении тех же самых стародавних целей.

«Если Керис умрет, – подумал Мерфин, – я убью Годвина».

К нему подошли родители. Они присутствовали в соборе с самого начала суда. Отец что-то сказал, но Мерфин не разобрал слов и переспросил:

– Что?

Тут открылись северные двери, и все стихло. Показалась мать Сесилия, одна, и плотно притворила двери за спиной. Люди с любопытством зашептались. Что дальше?

Сесилия подошла к епископу. Ричард спросил:

– Мать-настоятельница, что вы имеете сообщить суду?

Сесилия четко произнесла:

– Керис призналась…

Толпа изумленно взвыла. Настоятельница повысила голос:

– Призналась в своих грехах.

Опять стало тихо. Что это значит?

– Она получила отпущение…

– От кого? – вмешался приор. – Монахини не вправе отпускать грехи.

– От отца Жоффруа.