Та примыкала к мужской монастырской библиотеке. К сожалению, в этом помещении не было больших окон, как в соседней комнате. Аптека была крохотной и темной. Впрочем, там имелся рабочий столик, несколько полок для кувшинов и флаконов и небольшой очаг для подогрева лекарств.
В шкафу Керис хранила тонкую книжку для записей. Пергамент был дорог, а кипы листов одинакового размера использовались только для переписывания священных текстов, но Керис сумела набрать достаточно обрезков самых разных форм и сшила их вместе. В книжку она заносила сведения о каждом больном, чей случай был серьезным; записывала дату, имя больного, признаки хвори и назначенные лекарства, а позднее добавляла итоги лечения, всегда точно помечая, сколько часов или дней прошло с тех пор, как больному стало лучше или хуже. Она частенько просматривала свои записи, освежая память и проверяя, насколько полезными оказались те или иные средства.
Когда Керис вписывала возраст Минни, ей пришло в голову, что, не прими она тогда настой Мэтти-знахарки, ее дочке тоже исполнилось бы восемь. Почему-то она была уверена, что у нее непременно родилась бы девочка. Как бы она себя повела, если бы что-то такое случилось с ее ребенком? Способна ли она была хладнокровно заняться лечением? Или билась бы в приступе страха, как кузнец Кристофер?
Едва она закончила заполнять страницу, как прозвонил колокол к вечерне, и Керис отправилась на службу. Потом наступило время ужина. Далее монахиням полагалось поспать перед утреней в три часа ночи.
Керис не стала ложиться, вернулась в аптеку приготовить припарку. Она ничего не имела против козьего помета – всякий работавший в госпитале видывал вещи и похуже, – но гадала, с чего Иосиф взял, что помет помогает при ожогах.
В любом случае с припаркой придется подождать до утра. Минни – крепкая девочка, к тому времени ей наверняка станет лучше.
Прервав труды Керис, вошла Мэйр.
Керис вопросительно посмотрела на нее.
– Что тебе нужно? Почему ты не спишь?
Мэйр встала рядом, у рабочего столика.
– Пришла тебе помочь.
– С припаркой ни к чему возиться двоим. А что сказала сестра Наталия?
Помощница настоятельницы Наталия отвечала за дисциплину; никто не имел права без ее разрешения выходить ночью из дормитория.
– Она крепко спит. Ты вправду думаешь, что некрасивая?
– Ты встала с постели, чтобы спросить меня об этом?
– Мерфин бы с тобою не согласился.
Керис улыбнулась:
– Да уж.
– Скучаешь по нему?
Керис перестала смешивать припарку и отвернулась, чтобы вымыть руки в тазу.
– Я думаю о нем каждый день, – ответила она. – Он теперь самый богатый зодчий во Флоренции.
– Откуда ты знаешь?
– Буонавентура Кароли рассказывает, когда приезжает на шерстяную ярмарку.
– А Мерфин о тебе спрашивает?
– Что ему спрашивать? Я монахиня.
– Тоскуешь по нему?
Керис обернулась и посмотрела Мэйр в глаза.
– Монахиням запрещено тосковать по мужчинам.
– Но не по женщинам. – Мэйр подалась вперед и поцеловала Керис в губы.
Та опешила настолько, что на мгновение застыла. Мэйр не отнимала губ. Ее губы были мягкими, совсем не как у Мерфина. Керис была потрясена, но не сказать, чтобы ужаснулась. Ее уже семь лет никто не целовал, и она вдруг поняла, как ей этого не хватало.
Тишину нарушил громкий шум за стеной, в библиотеке. Мэйр виновато отпрянула.
– Что это?
– Как будто уронили что-то на пол.
– Кто мог что-то уронить?
Керис нахмурилась.
– В это время в библиотеке никого быть не должно. Братья и сестры спят.
Мэйр испуганно спросила:
– Что же нам делать?
– Идем проверим.
Монахини вышли из аптеки. Хотя библиотека находилась за стеной, им пришлось пройти через женский двор и войти на мужскую половину аббатства. Стояла глубокая ночь, но обе женщины провели в монастыре много лет и могли найти дорогу с завязанными глазами. Когда добрались до нужного места, то заметили в высоких окнах мерцающий свет. Дверь, обычно запиравшаяся на ночь, была приоткрыта.
Керис распахнула дверь настежь.
Какое-то мгновение она не могла сообразить, что именно видит перед собою. Потом различила открытую дверь шкафа, сундук на столе, свечу возле него и призрачную фигуру у стола. Спустя миг она поняла, что открыт вовсе не шкаф, а сокровищница, где хранились хартии и другие ценности, а в сундуке держали золотую и серебряную утварь, отделанную драгоценными камнями и извлекавшуюся лишь по особым поводам. Какой-то мужчина вынимал предметы из сундука и складывал в мешок.
Он поднял голову, и Керис узнала это лицо. Гилберт из Херефорда, тот самый паломник, что пришел сегодня утром. Значит, никакой он не паломник и скорее всего даже не из Херефорда. Это вор.
Некоторое время они не шевелясь смотрели друг на друга.
Потом Мэйр закричала.
Гилберт задул свечу.
Керис захлопнула дверь в помещение, ненадолго задержав грабителя, потом бегом пересекла двор и спряталась в первом же укрытии, увлекая за собою Мэйр.
Они находились у подножия лестницы, что вела в мужской дормиторий. Крик Мэйр должен был разбудить монахов, но те спросонья вряд ли спохватятся быстро.
– Расскажи все братьям! – крикнула Керис. – Скорее!
Мэйр помчалась вверх по лестнице.