Мир без конца

Годвин постучал и вошел в залу. Элис сидела за столом над остатками обеда вместе с падчерицей Гризельдой и ее сыном Мерфином-младшим. Никто из горожан не верил, что Мерфин Фицджеральд – отец этого ребенка: мальчик слишком уж походил на давным-давно удравшего дружка Гризельды Терстана. Сама Гризельда вышла замуж за одного из работников отца – Гарольда-каменщика, поэтому учтивые люди звали восьмилетнего Мерфина Гарольдсоном, а прочие дразнили безотцовщиной.

Увидев Годвина, Элис вскочила.

– О, отец-настоятель, какая честь видеть вас в нашем доме! Выпьете вина?

Настоятель отмахнулся от ее радушия.

– Где Элфрик?

– Наверху. Прилег после обеда отдохнуть перед работой. Присядьте в передней, я его позову.

– Пожалуйста, поскорее. – Годвин прошел в следующую комнату. Там стояли два удобных кресла, но он принялся вышагивать взад-вперед.

Протирая глаза, вошел Элфрик.

– Простите. Я тут немножко…

– Те пятьдесят дукатов, что я дал тебе три дня назад… Они мне нужны.

Элфрик растерялся:

– Это ведь на камень.

– Я знаю! Верни деньги немедленно.

– Но я уже кое-что потратил – заплатил возницам, чтобы привезли камни с каменоломни.

– Сколько?

– Почти половину.

– Ладно, ты же можешь прибавить свои средства, верно?

– Вы больше не хотите строить дворец?

– Конечно, хочу, но мне нужны эти деньги. Не спрашивай почему, просто отдай.

– А что делать с купленными камнями?

– Храни у себя. Я верну тебе деньги через пару дней. Скорее!

– Как скажете. Подождите здесь, если хотите.

– Я никуда не уйду без денег.

Элфрик вышел, а Годвин стал прикидывать, где он может хранить деньги: в очаге за перемычкой, где обычно прячут? Впрочем, будучи строителем, Элфрик мог придумать тайник и похитрее, но где бы ни держал, вернулся он быстро и отсчитал Годвину пятьдесят золотых монет.

– Я давал тебе дукаты, а здесь есть флорины, – сказал приор.

Флорины были того же размера, но у них на одной стороне был изображен Иоанн Креститель, а на другой – цветок.

– Но у меня нет тех монет! Я же говорил вам, что потратил. Стоимость-то одинаковая.

Да, одинаковая, но вдруг монахини заметят подмену?

Приор ссыпал монеты в кошель на поясе и, не говоря ни слова, вышел, торопливо вернулся в собор и нашел Филемона в сокровищнице.

– Монахини собираются устроить проверку, – отдуваясь, выговорил он. – Я забрал деньги у Элфрика. Открывай сундук, быстро.

Филемон приподнял каменную плиту, достал сундучок, вынул гвозди и открыл крышку.

Годвин перебрал монеты: одни дукаты, – но делать было нечего. Он положил флорины на самое дно.

– Закрывай и ставь на место, – велел приор.

Филемон повиновался.

Годвин на мгновение испытал облегчение. Преступление частично скрыто. По крайней мере, теперь его вина выглядит не столь вопиющей.

– Я хочу присутствовать, когда Керис будет пересчитывать монеты. Меня беспокоит, заметит ли она, что там, кроме дукатов, появились флорины.

– Вам известно, когда монахини намерены прийти?

– Нет.

– Отправлю послушника подметать на хорах. Когда появится сестра Бет, нас позовут.

Филемон имел небольшой круг приверженцев среди послушников, и они ревностно выполняли его указания. Однако помощь не потребовалась. Когда настоятель и его подручный выходили из сокровищницы, в соборе появились сестры Бет и Керис.

Годвин притворился, будто увлечен разговором о счетах:

– Нам придется просмотреть ранние свитки, брат. О, добрый день, сестры.

Керис открыла оба сестринских тайника и достала сундучки.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Годвин.

Керис не обратила на него внимания.

Бет сказала:

– Мы просто кое-что проверяем. Спасибо, отец-настоятель, мы недолго.

– Трудитесь, трудитесь, – благожелательно ответил Годвин, хотя сердце молотом стучало в груди.

Керис раздраженно бросила:

– Нам не за что извиняться, сестра Бет. Это наша сокровищница и наши деньги.

Годвин развернул первый попавшийся свиток со счетами, и они с Филемоном сделали вид, что изучают документ. Монахини пересчитали серебро в первой шкатулке – фартинги, полпенни, пенни и несколько лушбурнов, неполноценных пенни, грубо отчеканенных из сплава серебра и служивших мелкой разменной монетой. Еще там имелись и несколько золотых монет: флорины, дукаты и другие монеты того же достоинства – дженовино из Генуи, реалы из Неаполя, более дорогие французские мутоны[65] и новые английские нобли. Бет сверялась с записями в своей книжечке.

Когда с первым сундучком закончили, она сказала:

– Все точно.

Сестры ссыпали монеты обратно, заперли сундучок и поставили в подземный тайник.

Далее они принялись пересчитывать золотые монеты в другом сундучке, складывая те десятками. Когда добрались до дна, Бет удивленно нахмурилась.

– В чем дело? – спросила Керис.

Годвин ощутил приступ стыда и ужаса.

– В этом сундучке только наследство благочестивой верующей из Торнбери. Я хранила его отдельно.

– И что?

– Ее муж торговал с Венецией. Вся сумма была в дукатах. А здесь, я смотрю, и флорины.

Годвин и Филемон замерли, внимая разговору монахинь.

– Странно, – проговорила Керис.

– Может, я ошиблась?

– Но это несколько подозрительно.

– Ну почему же? Воры ведь не вернули бы деньги, правда?