Мир без конца

Со склоненной головою, пряча лицо, она вышла из госпиталя во двор и в поисках местах, где никто не будет ей досаждать, поднялась по лестнице в дормиторий. Днем там никого не могло быть. Бредя по пустой спальне, она расплакалась. В дальнем конце дормитория находилась комната матери Сесилии. Без приглашения туда никому заходить не дозволялось, но Керис вошла и, захлопнув за собою дверь, рухнула на постель Сесилии, не обратив внимания на то, что с головы упал монашеский чепец, зарылась лицом в соломенный тюфяк и зарыдала.

Какое-то время спустя она ощутила чью-то руку на своих коротко остриженных волосах. В спальню вроде бы никто не входил… Ей было безразлично, кто это, но она все же начала понемногу успокаиваться. Рыдания сделались не такими горестными, слезы высохли, буря чувств в груди улеглась.

Керис перекатилась на спину и уставилась на утешительницу. Это оказалась Мэйр.

– Мерфин женился, у него есть дочь, – прошептала Керис и снова расплакалась.

Мэйр прилегла рядом, ласково подложила под щеку Керис свою ладонь. Керис спрятала лицо на груди Мэйр, заливая слезами суконный балахон.

– Тише, тише, – утешала Мэйр.

Мало-помалу Керис успокоилась. Она чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы страдать дальше. Мысленно нарисовала себе Мерфина с темноволосой и смуглой малышкой на руках, увидела, насколько он счастлив, порадовалась за него – и провалилась в тяжелое забытье.

* * *

Хворь, поразившая Молдвина-кухаря, распространялась среди посетителей шерстяной ярмарки как огонь в летний день. В понедельник она переметнулась из госпиталя в таверны, во вторник начала передаваться от приезжих горожанам. Керис помечала ее проявления в своей книжечке: все начиналось с рези в животе, далее приходили рвота и понос, а длилось мучение от двадцати четырех до сорока восьми часов. Люди в расцвете лет оправлялись сравнительно быстро, а вот стариков и детей болезнь убивала.

В среду хворь перескочила на монахинь и на девочек в монастырской школе. Слегли Мэйр и Тилли. Керис разыскала в «Колоколе» Буонавентуру и обеспокоенно спросила, известно ли итальянским врачам лекарство от этой болезни.

– От нее нет спасения, – ответил купец. – Никакое лечение не помогает, пускай врачи почти всегда прописывают хоть что-то, чтобы выжать из больных побольше денег. Правда, арабы как будто верят, что можно замедлить распространение болезни.

– Правда? – Керис заинтересовалась. Купцы рассказывали, что мусульманские целители лучше христианских; впрочем, монахи решительно это отрицали. – Каким же образом?

– Они считают, что болезнь передается взглядом, когда больной смотрит на другого человека. Мол, зрение все равно что луч, исходящий из глаз и падающий на то, что мы видим. Ну, как вытянуть палец и дотронуться до чего-нибудь, чтобы понять, теплое оно, сухое или жесткое. Лучи также способны передавать болезнь, поэтому справиться с нею можно, не находясь в одном помещении с больным.

Керис не думала, что хворь и вправду передается взглядом. Будь это так, тогда после многолюдных служб в соборе паства подхватывала бы любую болезнь, которая донимала епископа. А король всякий раз заражал бы сотни взиравших на него людей. Наверняка какой-нибудь врач обратил бы на это внимание.

Однако мысль о том, что не следует находиться в одном помещении с больным, представлялась убедительной. Здесь, в госпитале, первыми после Молдвина заболели те, кто был рядом с ним: жена и родичи – затем люди, занимавшие соседние тюфяки.

Еще Керис давно подметила, что некоторые заболевания – расстройства живота, кашель, простуда, разного рода сыпь – как будто вспыхивают во время ярмарок и на рыночные дни. Очевидно, каким-то образом передаются от одного человека другому.

К вечеру среды захворала уже половина постояльцев госпиталя. К утру четверга заболели все. Слегли в том числе служки аббатства, и Керис перестало хватать людей для уборки.

Оценив за завтраком общее смятение, мать Сесилия приняла решение закрыть госпиталь.

Керис была готова испробовать любой способ. Ее бесила собственная беспомощность, невозможность одолеть зловредную хворь, и злила грязь, копившаяся в госпитале.

– Где теперь эти люди будут спать? – спросила она.

– Отправляй их в таверны.

– В тавернах творится то же самое. Может, постелим в соборе?

Сесилия покачала головой.

– Приор не потерпит в храме крестьян, дрищущих на службе.

– В любом случае нужно отделить здоровых от больных. Если верить Буонавентуре, это должно замедлить распространение болезни.

– Разумно.

Вдруг Керис словно осенило. Мысль казалась очевидной, однако почему-то до сих пор не приходила в голову.

– Возможно, нам не стоит перестраивать госпиталь. Нужно поставить новый, для больных, а старый оставить для паломников и других здоровых гостей.

Сесилия задумалась.

– Это обойдется недешево.

– У нас есть сто пятьдесят фунтов. – Воображение Керис заработало. – Можно еще завести новую аптеку и отдельные помещения для тех, кто тяжело болен.

– Выясни, сколько это будет стоить. Спроси у Элфрика.