Мир без конца

– Ты права, не вернули бы, – неохотно согласилась Керис.

Монахини закончили считать. У них получилось сто стопок по десять монет, в итоге ровно сто пятьдесят фунтов.

– Точно такая цифра значится у меня в записях, – сказала Бет.

– Значит, все совпадает до фунта и пенни, – ответила Керис.

– Я же тебе говорила, – заключила Бет.

45

Керис провела много часов в раздумьях о сестре Мэйр.

Тот поцелуй привел ее в замешательство, а еще сильнее изумили собственные ощущения. Ей понравилось, очень понравилось. До сих пор она не чувствовала влечения ни к Мэйр, ни к какой-либо другой женщине. Более того, единственным человеком, о котором она мечтала, о чьих прикосновениях, поцелуях и близости грезила, был Мерфин. В монастыре пришлось научиться жить без телесных касаний. Разве что она сама себе дарила порой краткое наслаждение во мраке дормитория, вспоминая пору влюбленности, и прятала лицо в подушку, чтобы другие монахини не услышали ее рыданий.

По отношению к Мэйр она вовсе не испытывала того, если угодно, радостного вожделения, какое пробуждал в ней Мерфин. Но Мерфина сейчас отделяли от нее тысячи миль и семь долгих лет, а Мэйр всегда внушала ей симпатию. Должно быть, причиной всему было ее ангельское личико, голубые глаза и неизменная доброта, которую сестра выказывала в госпитале и в школе.

Мэйр всегда говорила с Керис любезно и ласково, когда никто не видел, касалась ее руки или плеча, а однажды позволила себе даже дотронуться до щеки. Керис не спешила отталкивать сестру, хотя и не поощряла этаких заигрываний. Дело было не в том, что она воспринимала все это как грех. Она не сомневалась в мудрости Божьей, верила, что Господь нисколько не против того, чтобы женщины развлекали друг друга подобным безобидным образом. Ей просто не хотелось разочаровывать и огорчать Мэйр. Чутье подсказывало, что чувства Мэйр по-настоящему сильны, а вот сама Керис никак не могла определиться. «Она влюблена в меня, – думала Керис, – но я-то ее не люблю. Если мы снова поцелуемся, она, чего доброго, возомнит, что мы с нею станем закадычными подругами, а пообещать ей такое не в моих силах».

Она ничего не предпринимала до самой шерстяной ярмарки.

Кингсбриджская ярмарка вполне оправилась после падения цен, случившегося в 1338 году. Торговля грубой шерстью по-прежнему страдала от вмешательств короны, итальянские купцы приезжали раз в два года, однако новое производство крашеного сукна с лихвой восполняло убытки. Правда, город не достиг того процветания, какое мог бы обрести, и тут был виноват приор Годвин со своим запретом на частные сукновальни, из-за которого производство пришлось перенести в окрестные деревни, но почти все сукно попадало на рынок и приобрело известность как «кингсбриджское алое». Мост Мерфина достроил Элфрик, и торговцы гурьбой сновали по широким пролетам со своими повозками, запряженными ломовыми лошадьми, потому вечером в субботу накануне открытия ярмарки госпиталь оказался битком набит временными постояльцами.

Один из них захворал.

Его звали Молдвин-кухарь, и он промышлял тем, что продавал подсоленные пирожки с обрезками мяса и рыбы, которые быстро обжаривал в масле на огне. Пирожки стоили по фартингу за шесть штук. Вскоре после приезда Молдвина скрутила внезапная резкая боль в животе, а за болью пришли рвота и понос. Керис никак не могла облегчить его страдания, лишь выделила ему тюфяк поближе к двери наружу.

Ей давно хотелось построить в госпитале отдельное отхожее место, за чистотой которого она могла бы следить. Были и другие желания, осуществление которых сулило перемены к лучшему. Так, она грезила о новой аптеке, просторной и светлой, где можно было бы готовить лекарства и делать записи. Еще она размышляла, как обеспечить больным уединение. Сейчас все в помещении могли наблюдать, как женщина рожает, как мужчина бьется в припадке, как тошнит ребенка. Керис виделись маленькие отдельные закутки для больных, похожие на боковые часовенки в храмах. Впрочем, она понятия не имела, как это можно устроить, поскольку сам госпиталь был невелик и там не хватало места. Она несколько раз говорила со строителем Иеремией – в юности тот помогал Мерфину, и все звали его Джимми, – но мастер не мог предложить подходящее решение.

На следующее утро хворь, терзавшая Молдвина, поразила еще троих постояльцев.

Керис накормила гостей завтраком и отправила на ярмарку. В госпитале остались лишь больные. Пол в помещении выглядел грязнее обычного, и Керис велела подмести его и вымыть, а сама двинулась на службу в собор.

Епископ Ричард отсутствовал: был с королем, который готовился к новому вторжению во Францию. Ричард всегда полагал свой сан не более чем средством вести образ жизни, подобающий знатному человеку. В его отсутствие епархией управлял архидьякон Ллойд, собиравший епископские подати, крестивший детей и служивший в соборе исправно, но без воодушевления; на сей раз он прочел нуднейшую проповедь о том, почему вера во Всевышнего важнее денег, – надо признать, выбрал странную тему прямо перед открытием одной из самых крупных торговых ярмарок Англии.