Мир без конца

Король пришелся Ральфу по душе. Эдуард III любил сражаться. Когда не было войны, он обычно устраивал турниры – дорогостоящие потешные битвы с участием целых отрядов рыцарей, которым нарочно шили одежду с особыми отличительными знаками. В походе король всегда был готов повести за собой отряд или возглавить набег, рисковал жизнью, никогда не взвешивая «за» и «против» в отличие от кингсбриджских купцов. Старшие рыцари и графы осуждали его чрезмерную жестокость, возмущались случаями вроде поголовного насилия над горожанками Кана, но короля это не смущало. Прослышав, что кто-то из жителей Кана бросал камни в тех, кто грабил дома, он повелел истребить город без пощады и смягчился только под негодующим напором сэра Годфри д’Аркура[66] и других сановников.

Все пошло наперекосяк, когда добрались до реки Сены. Мост в Руане оказался разрушен, а город на противоположном берегу был сильно укреплен. Сюда прибыл лично король Франции Филипп VI с многочисленным войском.

Англичане двинулись вверх по течению в поисках переправы, но обнаружили, что Филипп их опередил: все мосты оказались либо разрушены, либо надежно защищены. Дошли до самого Пуасси, от которого оставалось всего двадцать миль до Парижа, и Ральф решил, что теперь они, конечно, нападут на столицу, но более опытные воины лишь умудренно качали головами и говорили, что это невозможно. В Париже проживали пятьдесят тысяч человек, и горожане наверняка уже знают о том, что случилось в Кане; город приготовился драться насмерть, понимая, что милосердия ждать не приходится.

«Но если король не собирался брать Париж, – спрашивал себя Ральф, – тогда что задумал?» Этого не знал никто, и Ральф начал подозревать, что Эдуард вообще явился сюда только вволю порезвиться.

Жители Пуасси бежали; англичане, отбиваясь от французов, восстановили мост, и войско в конце концов переправилось через реку.

К тому времени стало ясно, что войско Филиппа намного превосходит английское численностью, и Эдуард решил устремиться на север, навстречу англичанам и фламандцам, что продвигались с северо-востока.

Французы бросились в погоню.

Сегодня англичане встали лагерем к югу от другой большой реки, Соммы, а французы снова устроили то же самое, что было на Сене. Лазутчики доложили, что все мосты разрушены, а прибрежные города хорошо укреплены. Более того, один английский отряд заметил на противоположном берегу флаг самого знаменитого и самого страшного для врагов союзника Филиппа – слепого короля Богемии[67].

Эдуард взял в поход пятнадцать тысяч человек. За шесть недель многие пали, иные бежали, рассчитывая вернуться домой с набитыми золотом седельными сумками. По подсчетам Ральфа, в войске осталось тысяч десять. А лазутчики доносили, что в Амьене, в нескольких милях вверх по реке, Филипп собрал до шестидесяти тысяч пехоты и двенадцать тысяч конных, то есть располагал громадным преимуществом в численности. За все время нахождения в Нормандии Ральф не беспокоился так сильно. Англичанам грозил разгром.

На следующий день дошли берегом до Абвиля, где находился последний мост через Сомму до того, как река расширялась перед впадением в море. Увы, горожане, не жалея денег, много лет подряд возводили могучие крепостные стены, и англичане убедились, что город неприступен. Горожане настолько осмелели, что выслали навстречу довольно многочисленный отряд рыцарей, и тот напал на передовые силы англичан. Завязалась ожесточенная схватка, но потом французы снова укрылись в обнесенном стенами городе.

Когда Филипп вышел из Амьена и стал наступать с юга, Эдуард понял, что угодил в ловушку, оказавшись в этаком треугольнике: справа было устье реки, слева – море, а позади – французская армия, жаждавшая боя и крови захватчиков-варваров.

Днем к Ральфу подошел граф Роланд.

Фицджеральд сражался за графа семь лет. Роланд давно перестал воспринимать его как неопытного мальчишку. Правда, по-прежнему казалось, что он недолюбливает Ральфа, но граф при этом ценил его и всегда звал, когда требовалось укрепить какое-либо слабое звено, возглавить вылазку или устроить набег. Ральф лишился трех пальцев на левой руке и стал хромать с тех самых пор, как древко французской пики раздробило ему голень в 1342 году под Нантом; хромота делалась заметнее, когда он уставал. Но король не спешил возводить Ральфа в рыцари, что очень его обижало. При всем богатстве добычи – основная часть которой хранилась у одного лондонского ювелира – он не испытывал удовлетворения и знал, что отец был бы раздражен и огорчен ничуть не меньше. Как и Джеральд, он сражался не за деньги, а за почести, но так и не сумел подняться хотя бы на ступень в знатности и титулах.