Мир без конца

Он спешился самостоятельно и прошел в ворота. Белой Голове пришлось следовать за ним.

Голый, чисто выметенный двор служил наглядным доказательством того, насколько строго Савл придерживался монашеского обета нестяжания. Но сегодня приора намного больше интересовало, насколько надежно обитель защищена от чужаков. По счастью, благодаря приверженности Савла порядку и разумности в скиту имелось всего три входа внутрь – через церковь, через кухню и через конюшню. Крепкие двери преграждали доступ и запирались на засовы.

В крохотном дормитории помещалось человек десять, не больше. Отдельной комнаты для настоятеля не предусматривалось. Единственным способом разместить еще два десятка монахов виделась церковь.

Годвин сперва задумался, не занять ли дормиторий, но в помещении негде было спрятать соборную утварь, а с нею ему расставаться не хотелось. В церкви же отыскалась маленькая, запиравшаяся боковая часовня, в которой приор и расположился. Остальные кингсбриджские монахи расстелили на земляном полу нефа солому и устроились как могли.

Прихваченные из города съестные припасы и вино отправили на кухню и в подвал, а утварь Филемон принес в часовню Годвину. Он уже успел побеседовать с местными братьями.

– Савл навел тут свои порядки, – доложил Филемон. – Требует безусловного повиновения Господу и соблюдения Правил святого Бенедикта, себе тоже поблажек не делает. Спит вместе со всеми, ест то же, что остальные, никак себя не выделяет. Излишне говорить, что его за это любят. Но есть один монах, которого постоянно наказывают, некий брат Жонкиль.

– Я его помню. Вряд ли от него нам будет прок.

В бытность послушником в Кингсбридже Жонкилю вечно доставалось за опоздания на службы, скудоумие, лень и жадность. Он был чрезвычайно слабоволен и в монастырь-то подался, пожалуй, чтобы хоть кто-то принуждал его к тому, чего он сам делать не мог.

– Он вносит раздор, что уже полезно, – возразил Филемон. – Но за ним, конечно, никто не пойдет.

– Что, совсем на Савла не жалуются? Может, спит допоздна, поручает малоприятные задания, оставляет себе лучшее вино?

– Ничего не слышал.

– Хм-м. – Значит, Савл честен, как всегда. Годвин расстроился, но не сказать, чтобы удивился.

На вечерне приор не мог не отметить, сколь собранными и подтянутыми выглядят монахи лесной обители. Много лет подряд Годвин ссылал сюда всех, кто доставлял неприятности, – бунтарей, душевнобольных, сомневавшихся в церковном учении, интересовавшихся еретическими воззрениями. Савл никогда не жаловался, никогда не отправлял неугодных обратно. Похоже, он сумел обратить всю эту разношерстную компанию в образцовых монахов.

После службы Годвин велел кингсбриджским братьям идти в трапезную, оставил при себе лишь Филемона и двух сильных молодых монахов. Когда церковь опустела, он велел Филемону сторожить дверь, а монахам приказал сдвинуть в сторону резной деревянный алтарь и вырыть под ним яму.

Когда яма показалась достаточно глубокой, Годвин вынес из часовни утварь, которую собирался спрятать под алтарем. Тут появился Савл.

Годвин услышал голос Филемона:

– Приор желает побыть один.

Голос Савла ответил:

– Тогда он может сказать мне об этом сам.

– Он попросил меня передать тебе.

Савл повысил голос:

– Я не допущу, чтобы меня выставляли из собственной церкви. Уж во всяком случае не ты.

– Ты готов поднять руку на помощника приора?

– Если не уйдешь с дороги, я брошу тебя в фонтан.

Годвин поспешил вмешаться. Конечно, он предпочел бы, чтобы Савл ничего не знал, но деваться было некуда.

– Пусти его, Филемон! – крикнул он.

Тот сделал шаг в сторону, и Белая Голова вошел в храм, увидел на полу поклажу и, без разрешения заглянув в одну сумку, извлек на свет серебряный потир с позолотой и воскликнул:

– Бог ты мой! Что все это значит?

Годвина так и подмывало ответить, что не пристало расспрашивать приора. Савл вполне мог довольствоваться таким ответом, коли верует в смирение, по крайней мере на словах, но не следовало возбуждать в нем подозрения и сомнения.

Потому приор сказал:

– Я привез соборную утварь.

Лицо Савла исказила гримаса отвращения.

– Такое богатство уместно в большом соборе, но совершенно излишнее в скромной лесной обители.

– Тебе не придется им любоваться. Я хочу его спрятать. Ты будешь знать, где именно, хотя сначала я собирался избавить тебя от бремени этого знания.

На лице Савла отразилось недоумение.

– Зачем вы вообще все это привезли?

– Для безопасности.

Савл продолжал недоумевать:

– Я удивлен, что епископ позволил забрать драгоценности.

Епископа, разумеется, никто не спрашивал, но Годвин не стал этого уточнять.

– Сейчас положение в Кингсбридже угрожающее. Мы усомнились в том, что ценности в безопасности, даже в аббатстве.

– Вот как? Вы не забыли, что тут кругом разбойники? Хвала Господу, вы не столкнулись с ними по пути сюда.

– Господь нас оберегал.

– И утварь тоже, полагаю.