Мир без конца

На мгновение установилась мертвая тишина. Никто не пошевелился, никто не издал ни звука. «Может обернуться по-всякому, – думал Годвин. – Смирение или бунт, порядок или безвластие, победа или поражение». Он затаил дыхание.

Наконец Савл шевельнулся, склонил голову, отвернулся от окна, прошел по короткому нефу и встал у алтаря.

Остальные монахи последовали его примеру.

Снаружи еще доносились возгласы, но они быстро затихли в отдалении. Видимо, разбойники поняли, что им не заставить врача осмотреть их больного товарища.

Годвин тоже возвратился к алтарю и обернулся к монахам:

– Закончим прерванную молитву.

Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto.

Пели нестройно. Братья были слишком возбуждены, чтобы проникнуться должным настроением, но все-таки заняли отведенные места и стали молилиться. Годвин победил.

Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum. Amen[78]

.

– Аминь, – повторил Годвин.

Кто-то из монахов чихнул.

65

Вскоре после бегства Годвина от чумы умер Элфрик.

Керис жалела Элис, но не то чтобы скорбела по усопшему, скорее наоборот. Элфрик притеснял слабых и заискивал перед сильными, а из-за его клеветы на суде она сама едва не угодила на виселицу. Мир без него стал немного лучше. Даже со строительством в Кингсбридже будет лучше, когда за дело возьмется зять Элфрика Гарольд-каменщик.

Приходская гильдия избрала олдерменом Мерфина. Тот признался, что чувствует себя шкипером тонущего корабля.

Люди продолжали умирать, горожане хоронили родных, соседей, друзей, покупателей и работников; этот беспрерывный ужас ожесточил многих настолько, что насилие и бессердечность уже воспринимались как обыденность. Те, кто думал, что скоро умрет, пускались во все тяжкие и потакали своим прихотям, невзирая на последствия.

Вместе Керис и Мерфин отчаянно пытались наладить в городе хотя бы подобие привычной жизни. Самой удачной затеей Керис стало учреждение сиротского приюта. Сироты, потерявшие родителей от чумы, с радостью укрывались за стенами женского монастыря. Забота о детях, обучение грамоте и пению гимнов отчасти восполняли некоторым сестрам давно подавленный материнский инстинкт. Съестных припасов хватало, тем более что голодных ртов становилось все меньше. Теперь в аббатстве постоянно слышались детские голоса.

В городе все обстояло сложнее. Не стихали жаркие споры и стычки из-за имущества умерших. Люди попросту заходили в опустевшие дома и брали все, что нравилось. Дети, которые унаследовали деньги умерших родителей, и склады, полные сукна или зерна, порой доставались бессовестным соседям, жадным до чужого добра. «Возможность мгновенно обогатиться пробуждает в горожанах худшее», – с горечью думала Керис.

Они с Мерфином добились лишь частичного успеха в борьбе с падением нравов. К разочарованию Керис, пьяницы перестали бояться констебля Джона. Множество людей овдовело; эти новые вдовы и вдовцы жадно искали утешения, и сплошь и рядом можно было увидеть людей среднего возраста, страстно обнимавшихся в тавернах или вовсе в дверях домов. У Керис, пожалуй, не нашлось бы против этого возражений, не оборачивайся распущенность в сочетании с пьянством частыми драками. Но приходилось мириться: Мерфин и приходская гильдия тщетно увещевали горожан.

В тот миг, когда город столь нуждался в духовном попечении, монахи бежали, и это бегство словно окончательно прорвало запруду. Служители Господа удрали, и все чаще слышались разговоры, что Всевышний, дескать, забыл о Кингсбридже. Кое-кто болтал, будто прежде городу покровительствовал святой Адольф, а ныне, когда мощи святого пропали, Кингсбридж обречен. Эти досужие домыслы подкреплялись отсутствием драгоценных распятий и подсвечников на воскресных службах в соборе. А коли так, почему бы не напиться и не поблудить прямо на улице?

Из семи тысяч человек населения к середине января город потерял не меньше тысячи. В других городах положение было ничуть не лучше. Среди сестер смертность была еще выше, даже несмотря на маски, носить которые требовала Керис; монахини ведь постоянно соприкасались с жертвами чумы. Из тридцати пяти сестер в обители осталось всего двадцать. Правда, молва утверждала, что в иных монастырях поумирали почти все насельники, кроме одного или двух, потому сестры могли считать, что им повезло. Керис сократила срок послушничества и деятельно взялась за обучение, чтобы пополнить число помощниц в госпитале.

Мерфин нанял трактирщика из «Остролиста» и поставил распоряжаться «Колоколом», а в няньки к Лолле отыскал миловидную семнадцатилетнюю девушку по имени Мартина.

Затем чума, казалось, пошла на убыль. Под Рождество хоронили около сотни человек в неделю, в январе это количество сократилось до пятидесяти, а в феврале – до двадцати. Керис тешила себя надеждой, что ужас скоро закончится.

Одним из тех несчастных, кого угораздило заболеть в этот месяц, оказался темноволосый мужчина за тридцать, приезжий, в молодости наверняка слывший красавчиком.