Мир без конца

Дерзкие речи Савла граничили с непослушанием, но Годвин не стал ему выговаривать, опасаясь, что суровая отповедь выдаст его вину. Однако отметил про себя, что смирение и послушание Савла не простираются далее известных пределов. Возможно, Савл и в самом деле догадался, кто его обставил двенадцать лет назад.

– Пожалуйста, попроси монахов остаться после ужина в трапезной. Как закончу здесь, я хочу обратиться к ним.

Савл воспринял эти слова как просьбу уйти и вышел. Годвин спрятал в яму утварь, хартии аббатства, мощи святого и почти все деньги. Монахи засыпали яму землей, утоптали и поставили на место алтарь, а оставшуюся землю вынесли наружу и рассыпали.

Затем все четверо двинулись в трапезную. Крохотное помещение оказалось набитым битком, когда внутри расселось пополнение из Кингсбриджа. На помосте один из братьев читал повествование святого Марка, но умолк, повинуясь взмаху руки приора.

Годвин жестом велел ему садиться и занял его место.

– Это святая обитель, – начал он. – Господь наслал на нас ужасную чуму, желая покарать за грехи. Мы пришли сюда, чтобы очиститься от этих грехов, вдали от городского разврата и нечестивых соблазнов.

Он вовсе не собирался затевать диспут, но Савл не преминул уточнить:

– О каких именно грехах идет речь, отец Годвин?

Пришлось измышлять и изворачиваться.

– Мужчины оспаривают мудрость Святой Церкви Божьей, женщины предались распутству, братья не преуспели в полном разрыве с сестрами, а сестры склоняются к ереси и колдовству.

– Сколько времени займет очищение?

– Мы поймем, что сражение окончено, когда прекратится чума.

– Как же вы намерены очищаться от грехов? – спросил другой монах обители. Годвин узнал Жонкиля, крупного и нескладного, с полубезумным взглядом. Его поразило, что здешние правила, похоже, допускают, чтобы братья задавали вопросы вышестоящим.

– Молитвой, размышлением и постом.

– Пост – это правильно, – проговорил Жонкиль. – У нас самих не очень много еды.

Кто-то рассмеялся.

Годвин забеспокоился, что его перестанут слушать, и стукнул по полу, призывая к тишине.

– Отныне всякий, кто придет сюда извне, представляет для нас опасность. Я хочу, чтобы все ворота обители были заперты изнутри, днем и ночью. Никто не должен выходить отсюда без моего личного разрешения, которое я буду давать только в крайних случаях. Всех просителей следует отсылать прочь. Мы запремся, пока не сгинет эта страшная чума.

– А если… – назойливо влез Жонкиль.

Годвин перебил:

– Хватит вопросов, брат. – Он обвел взглядом трапезную, призывая всех к молчанию. – Вы монахи, ваш долг повиноваться. А теперь давайте помолимся.

* * *

Сложности начались на следующий же день.

Годвин чувствовал, что его приказы Савл и монахи лесной обители исполняют неохотно, а скоро, возможно, перестанут исполнять. Их застали врасплох, они не смогли сразу подыскать возражения по существу и, за неимением уважительной причины для неповиновения, покуда покорялись вышестоящему. Но настоятель знал, что недалек тот час, когда местные монахи спохватятся. Увы, он не ожидал, что это произойдет так быстро.

Шла служба первого часа. В маленькой церкви было очень холодно. У Годвина после ночлега в часовне затекло и болело все тело. Он с тоской вспоминал свой дворец с очагами и мягкими перинами. Когда забрезжил серый зимний рассвет, в тяжелые западные двери храма кто-то постучал.

Годвин вздрогнул. Ему хотелось бы покомандовать тут еще денек-другой, чтобы устроить все по своему разумению.

Приор взмахом руки дал понять, что на стук не стоит обращать внимания. Стучавшие между тем принялись окликать тех, кто находился внутри. Савл было встал и двинулся к дверям, но Годвин жестом потребовал сесть, и Белая Голова после недолгих сомнений подчинился. Приор намеревался отсидеться взаперти. Если монахи не отопрут двери, тем, кто снаружи, придется уйти.

Но Годвину предстояло узнать, что крайне трудно убедить людей ничего не делать.

Монахи никак не могли сосредоточиться на псалмах: перешептывались и то и дело оборачивались на двери. Пение расстроилось, постепенно вовсе сошло на нет, и был слышен только голос Годвина.

Приор разгневался. Если бы братья подчинились ему, их не смутил бы никакой стук. Потрясенный их малодушием, Годвин в конце концов поднялся и по короткому нефу подошел к запертым на засов дверям.

– Кто там? – крикнул он.

– Пустите! – донеслось из-за двери.

– Нет! Уходите.

– Вы гоните людей из церкви? – ужаснулся подошедший Савл.

– Я же сказал, никаких гостей.

Стук возобновился.

– Впустите нас!

– Кто вы? – крикнул Савл.

После недолгого молчания ему ответили:

– Люди леса.

– Разбойники, – уточнил Филемон.

Савл возмущенно произнес:

– Грешники, как мы, и тоже дети Божьи.

– Это еще не повод, чтобы позволить им убить нас.

– Возможно, прежде следует выяснить, что им нужно. – Савл приблизился к окну справа от двери. Церковь была невысокой, подоконники располагались чуть ниже уровня глаз. Стекол не было, оконные проемы на зиму затянули от холода ставнями из прозрачного льна. Савл приоткрыл ставню, встал на цыпочки и выглянул наружу. – Зачем вы пришли?

– Мы принесли больного, – услышал Годвин.