Многосторонняя дипломатия в биполярной системе международных отношений

На фоне обострения обстановки в Иордании проходило второе заседание Совета Багдадского пакта в Тегеране. Три основных сюжета – ближневосточное урегулирование, политика в отношении Египта и ситуация в Афганистане – приковывали внимание участников заседания, что вынудило британского посла в Иране Р. Стивенса констатировать: «Все региональные члены пакта хотя и осознают угрозу со стороны России, но больше думают об угрозе со стороны т. н. нейтрализма»[438]

. Движение неприсоединения, которое начало формироваться с Бандунгской конференции 1955 г., угрожало правителям стран «третьего мира», делавших ставку на развитие отношений с Западом, подрывом их позиций. Наиболее резкие высказывания в адрес Советского Союза сделал премьер-министр Турции А. Мендерес, и поскольку остальные мусульманские участники пакта заданный турецким лидером тон не подхватили, то наблюдатель от США Л. Гендерсон даже поинтересовался у присутствующих – все ли они разделяют мнение А. Мендереса? Ответ был утвердительный[439]

.

Турция и Ирак главным врагом Багдадского пакта называли ГА. Насера и призывали западные страны ужесточить политику в отношении Египта. Нури Саид заявлял, что если удастся добиться прекращения финансовой помощи Египту со стороны Саудовской Аравии, то возможности Насера на арабской политической арене уменьшатся как минимум на 30 %, а если будет урегулирован палестинский вопрос, то влияние египетского лидера и вовсе сойдет на нет. Последовавшее за этим заявлением выступление А. Мендереса вновь высветило тактические разногласия между Анкарой и Багдадом. Глава турецкого правительства отметил, что снижения престижа ГА. Насера можно добиться путем вступления в Багдадский пакт новых арабских членов, а в ближневосточном урегулировании, по его мнению, глава Египта вовсе не заинтересован, т. к. все его влияние строится на антиизраильских чувствах арабов. Примечательно, что представитель Пакистана М. Али сдержанно реагировал на антиегипетские филиппики Ирака и Турции и воодушевлялся лишь когда речь заходила об Афганистане или Индии[440]

.

В первые месяцы существования Багдадского пакта одной из самых дискутируемых тем была структура этой организации и механизмы взаимодействия между ее членами. По этому вопросу между восточными участниками пакта и ведущими членами НАТО нередко возникали разногласия. Турция, Ирак, Иран и Пакистан считали, что Багдадский пакт должен формироваться по образцу, приближенному к Североатлантическому альянсу т. е. с автоматическим выступлением всех членов блока на стороне союзника, ставшего жертвой агрессии, и с формированием единой командной структуры. В Лондоне и Вашингтоне считали создание четкой, отлаженной системы оказания взаимопомощи странам «северного яруса» преждевременной и нереалистичной. Соединенные Штаты вообще полагали, что «структура Багдадского пакта должна быть как можно более рыхлой – по примеру СЕАТО. Совет министров пусть периодически встречается, координирует планы и обменивается мнениями… но не нужно никакой командной организации»[441]

. Это мнение разделялось Великобританией, считавшей, что настоятельной необходимости размещать войска одного члена пакта на территории другого пока не было, да и мусульманские участники пакта, особенно Иран, не были готовы отдать свои вооруженные силы под международное командование. К тому же между членами Багдадского пакта не было четкого взаимопонимания по вопросу о линиях обороны региона и числу дивизий, выделяемых каждой страной для защиты этих линий.

По убеждению Дж. Ф. Даллеса, создание более прочной структуры Багдадского пакта, включая его военные компоненты, было невозможно, поскольку «Багдадский пакт стал форумом для арабских интриг… и 90 % времени будет тратить на арабские споры»[442]. В какой-то мере это был упрек в адрес британской дипломатии, настоявшей на активной роли Ирака в деле сколачивания ближневосточной военно-политической организации. Лондон активизировал деятельность своего дипломатического корпуса в регионе, пытаясь снизить враждебность Саудовской Аравии и Египта к Багдадскому пакту. Министр иностранных дел Египта М. Фавзи туманно пообещал, что во внешней политике Египта после проведения всенародного референдума по вопросу принятия конституции и выборов президента, намеченного на 23 июня 1956 г., многое может измениться. Британский посол в Каире Х. Тревельян оптимистично предположил, что эти изменения приведут к улучшению египетско-иракских отношений[443]. Этим надеждам не суждено было сбыться.