Модэ

Одиннадцать батыров стояли на коленях на земле перед советом князей. Двенадцатый – юэчжи, избавленный от страшной участи, – стоял в стороне, рядом с Модэ.

– Кто подговорил вас убить шаньюя? – спрашивал один из князей, тот, что еще вчера сидел по правую руку от Тоуманя.

– Чжучи-князь Ичис, – отвечали батыры в десять голосов, только Караш молчал и улыбался глупо, виновато – теперь, когда руки его были связаны, он казался простым слабоумным и все видели, что в его глазах нет мыслей.

– Кто подговорил вас убить шаньюя? – повторил князь, и руки его задрожали.

– Чжучи-князь, – был ответ.

– Модэ? Это был Модэ? – наперебой закричали князья.

– Нет. Князь Ичис.

Модэ опустил плечи, изобразив на лице сыновью скорбь. Чжучи-князь стоял тут же на коленях и смотрел на князей.

А те вели страшные, трусливые речи, они собрались в тесный круг, головы склонились к середине, смятые башлыки валялись на земле.

– Модэ должен стать шаньюем, – донеслось из круга.

– Модэ убил отца, это ясно, – сказал кто-то.

– Он убил отца. Смерть ему!

– Таков закон!

– Закон!

– Если Модэ объявят шаньюем, многие из нас уже через месяц будут мертвы.

– Наши головы полетят! Это точно! Смерть ему!

– Сколько у нас врагов? Дунху, юэчжи, Поднебесная. Ичис добр. Ичис слаб.

– Модэ должен стать шаньюем, – повторил голос.

– Старый дракон Шихуанди мертв! Поднебесная ослабла! Нужно воевать! Модэ поведет нас!

– Модэ будет шаньюем!

– Модэ! Модэ!

Все чаще звучали голоса в пользу Модэ. Князья загорелись новой идеей – войной с Поднебесной, где в прошлом году умер великий правитель Шихуанди и началась смута. Им хотелось войны, они по ней изголодались, многие готовы были даже умереть, лишь бы она началась. Тоумань к концу жизни, как говорили, «отпустил удила» – Поднебесная требовала слишком большую плату за хлеб, разъезды «молодых негодяев» из Поднебесной стали наведываться в хуннскую степь. Тоумань молчал, и все ждали его смерти, чтобы началась война. А теперь оставалось только обвинить, казнить чжучи-князя да пролить чью-нибудь кровь – и снова поднимутся над войском черные знамена, и затрубят в рог темники.

– Дело сделано, – сказал тихо Модэ, и лишь Кермес услышал его.

Вдруг откуда-то появился старый воробей Чию. Он шел, немного прихрамывая, – вчера его сбросил конь. За последние дни Чию сильно изменился, глаза его стали тусклыми и слипались от старческих слез.

– Я плохо вижу, юэчжи, – проговорил он задумчиво. – Но твои глаза моложе моих. Скажи, ты тоже увидел силу Модэ?

Кермес молчал.

– Можешь и не отвечать, юэчжи, – продолжал Чию, ковыряя землю носком сапога. – Я и так знаю, что увидел. Но ты видишь в силе этой волю богов, а я… другое.

– Что ты видишь, старик? – спросил Кермес недовольно.

– Как объяснить тебе, степняку? – Чию насупился. – Ну вот, смотри: я вижу в небе сокола, а ты – только тень его на земле. Я существо особого рода. Вся моя земная жизнь – лишь игра теней от моих пальцев. Понимаешь?

– Ты странное говоришь, старик.

– А я и не ждал, что ты поймешь, юэчжи, – Чию пожал плечами. – Знаешь, а ведь я совершил страшное дело для большой справедливости. Я выкормил черного дракона. Ты тоже сделал страшное дело. Знаешь, о чем я толкую?

– Знаю, – коротко ответил Кермес.

– Ты еще встретишься с ним, – сказал Чию. – Ты встретишься с тем… прежним. Все мы будем наказаны за то, что уже произошло, и за то, что произойдет сегодня.

– Что ты говоришь? Не понимаю. Ты чудной старик.

– У меня было дело. Я его закончил, – продолжал Чию. – И ты тоже выполнил свою работу. Да… многое случилось за прошедший год. Многое переменилось на земле. Но впереди еще… кое-что.

Сказав это, он удалился. Из круга князей только и слышалось теперь имя Модэ. Ичис смотрел в землю, и плечи его вздрагивали при этом слове, будто кто-то бил его плетью.

К вечеру их судьба была решена: Модэ станет шаньюем, а Ичис умрет. Из двенадцати всадников в живых остался только Кермес. Месть Модэ была совершена вполне, но он не был сыт ею.

Наконец Модэ остался один в шатре. Он закрыл глаза. Все, чем владел он теперь – земля и люди на ней, – представилось ему тучным бараньим стадом, раскинувшимся от горизонта до горизонта. Спины, черное руно, толстые курдюки, лобастые головы с закрученными рогами – все это двигалось, блеяло, ревело, поднимало пыль.

Модэ задрожал от такого видения, на лице его отразилось какое-то мучительное наслаждение.

– Теперь ты убьешь меня? – подал голос Кермес. Он стоял у входа в шатер, Модэ не почувствовал его появления. Он был совсем призрак, этот белобрысый юэчжи.

– Нет. Я не убью тебя, – улыбнулся Модэ.

Он думал, что от такой милости благодарный юэчжи упадет перед ним на колени и будет ползать в пыли.

Но случилось иначе: Кермес отступил назад, в темноту, плечи его опали, а голова бессильно поникла.

– Почему? – голос его дрогнул. – Я ведь сделал для тебя много дурных дел. Все, что ты хотел. Ты теперь главный, ты теперь над царями царь. Чего еще хочешь?