«Мой дорогой, старинный, но вечно молодой друг, Давид Бурлюк!». Письма художников к Д.Д. Бурлюку

Хотелось бы эти вещи показать в Америке, нет ли галереи какой для меня на ноябрь? Узнай, если не лень. Платить ничего не хочу, ну а 30−40% дам купцу с продажи. Писал тебе о Горьком, если продашь, заработаем вместе, вещь знаменитая, 18.000.000 раз была напечатана во всех газетах и журналах мира.

Напиши побольше о себе, что пишешь, как живёшь, какие новости в Америке. Я очень скучаю и по тебе, и по New-York’у. Ну, ещё увидимся. Привет всему дому твоему, Марии Никифоровне особо.

Твой Борис

8. Ф. 372. К. 24. Ед. хр. 32. Л. 8−8 об.

[13 июля 1930]

Borisella 13.VII.1930

Додичка, как рад я, что ты написал мне толковое письмо. Сразу всё ясно, вижу тебя, Судейкина, Бринтошку, Маневича и твоих всех знакомых. Радуюсь за тебя, что живёшь у моря и проводишь в жизнь твои художественные замыслы[174]. Я очень тебя люблю и твою человеческую скромность, и твои художественные несуразности, впрочем, всегда талантливые. Относительно Судейкинской «Голубой розы» – скучно. Знаешь ли ты, что в Чили меня прозвали в парламенте (депутат Edwards[175]

) rosa azul, это как раз значит «голубая роза». На эту тему только провинциал и может размышлять. Как всё старо и скучно! Живопись, братец, это такая штука! Только в Париже она жива ещё. И ты поразишься, когда увидишь новое и моё, и других парижан. Судейкин, небось, невольно расплачется от зависти.

Я страстно хочу приехать в New-York к ноябрю. Я очень люблю N-Y, я там жил в полном смысле этого слова. Я обожаю американок. Давай сговоримся, как быть с поездкой. Найди ты мне мастерскую, не дороже $ 100, в месте, поближе к центру.

Ты всё знаешь, а я многое забыл. Приеду на 3−4−5 месяцев и выставку устрою. Привезу Visages du Monde – «Лики мира». Это огромный складень на дереве, семь раз складывается, вроде ширмы, высота 2 ¹/2 метра, в длину 4 ¹/2. Штучка гениальная, там все, кого я писал, продолжение «Ликов России», но живописнее и злее. Опять прославлюсь, знаю, но будут все рычать и злиться. Холстов у меня много. Всё это привезу сам. Подбей Бринтона, я ему и сам напишу тоже. Не могу, как тянет в N-Y. Там и снежок, и флирт, и поголодать не грешно.

Расплатился я с долгами, построил много нового, хороший дом и сад, всё на месте и прочно, но вот затронул последние 100.000 fr. и делается страшно. Европа гниёт вовсе, никаких ни у кого нет продаж и всё врут эти Маневичи, кому тут надо всякие чужие, когда гении мрут, как мошки. Крышка Европе и художникам в первую голову. Верно, говорю тебе. Неужели в Америке кто-нибудь что-нибудь продаёт и покупает? Верю я в эту Америку, там ещё есть богатые люди, да и небогатые всё же на людей похожи – вместо сотни хоть гривенник дадут.

Сам вот пишешь, чтоб посылал тебе мои работы. Что-нибудь пришлю.

Тв. Борис, привет жене и детям

9. Ф. 372. К. 24. Ед. хр. 32. Л. 10−10 об.

[11 октября 1930]

Paris. 100 rue de la Tour (XVI)11.X.1930

Додичка, прости, что давно не писал тебе, заканчивал свою большую работу: «1920−1931». Послал её в Salon d’Automne. Услышишь, будут браниться. Ну а потом меня вызвал к себе в Clairefontaine[176] наш замечательнейший С.В. Рахманинов. Я жил у него, гулял целыми километрами по парку (совсем русскому, с прудами и берёзами) и работал над его портретами, которых сделал целых три[177] – очень удачно.

Моя Borisella меня тянет снова к себе, но чтобы там жить и спокойно работать, надо много денег. Вот почему торчу в Париже. Всё ещё думаю о том, что надо бы съездить в New-York, работ у меня – масса, одних чилийских больше сорока. Но страшно тратить последние деньги на это путешествие. Неужто так плохо в Америке?

Здесь – хуже нельзя. А деньги пришлёшь? Попытайся, а я что могу для тебя тоже сделаю. В рассрочку продавать неплохо, но с условием, если платят аккуратно, иначе пахнет Уругваем, там мне должны около $ 2.000, и не вижу денег.

Ах, Додя, так и помрём без удовлетворения всякого. А жить хочется. Какие бывают девчоночки, а без денег очень недоступны.

Рад за тебя, что поработал, ты прямо гений, когда захочешь, но брось, Додя, ломаться; сейчас это делают только <зачёркнуто> – они победили, они могут всё, ну а мы только тем и больше их, что гении рядом с ними в искусстве.

Борис Григорьев.

Портрет композитора Сергея Рахманинова. 1930

Подумай, Рахманинов, а он так скромен, как дитя. Искусство таких любит, да и мир человеческий тоже.

У меня страшно болит душа, как перед страшной болезнью, наверно, скоро помру.

Обнимаю тебя и шлю привет Марии Никифоровне и твоим деткам.

Твой Борис Г.

10. Ф. 372. К. 24. Ед. хр. 32. Л. 13−13 об.

[8 декабря 1930]

Borisella, Cagnes-s-Mer (A.-M.[178]) 8.XII.1930

Спасибо, Додя, за $ 35, получил.