«Мой дорогой, старинный, но вечно молодой друг, Давид Бурлюк!». Письма художников к Д.Д. Бурлюку

Любящ. тебя Коля

13. Ф. 372. К. 15. Ед. хр. 59. Л. 15

[1940-е][241]

Дорогой Давид Давидович,

Я получил твою рецензию и два номера «Русского голоса». Большое спасибо.

Собираюсь послать в недалёком будущем свои акварели или маленькое масло – в обмен. Видал на днях Holder Caggil, директора W.P.A[242]. Он был в Whitney Museum[243], и очень довольный, в восторге от твоей вещи.

Буду рад написать пару слов Лидии Павловне[244], если пришлёшь мне её адрес.

Привет Марии Никифоровне

Твой друг Н.С.Ц.

14. Ф. 372. К. 15. Ед. хр. 59. Л. 9−10

[28 октября 1950. 169, Jefferson av., Columbus, O[245]]

Oct. 28−1950

Дорогие Давид и Маруся!

Я уже здесь четыре недели и скоро буду обратно в Н.-Йорке. Думаю, что в середине ноября. Погода здесь стоит прелестная, и я приехал сюда автомобилем, видел замечательные пейзажи по дороге. И вспоминаю, и думаю всегда, как хорошо было бы и сейчас писать вместе с натуры. Здесь нет никого, кто мог бы разделить мой[246] или кто мог понять, как хорошо писать с натуры.

Местные худ<ожники> или ужасные неучи или абстрактные дураки. Я разъезжаю и делаю зарисовки.

Николай Циковский на своей выставке. 1940

Буду рад посетить ещё раз, перед тем как наступит осенняя пора, вас.

Местные музей и школа – посредственность. Хотя сейчас выставляют старых мастеров и<з> частных коллекций, среди которых имеются интересные вещи[247].

Частных покупателей я <не> нашёл, и думаю, что их здесь нет.

Нет лучшего места, чем Нью-Йорк для нашего брата.

Привет друзьям, приятелям.

До скорого свидания

Коля

С.Ю. Судейкин[248]

Письмо С.Ю. Судейкина к Д.Д. Бурлюку. 1946

Ф. 372. К. 15. Ед. хр. 32. Л. 1−2

[1946]

Dear David,

You can not imagine how happy I was to receive your letter. Last time I saw you at the last moment, I was very nervous about myself and just < qick?>when you brought me your book. And you know I appreciate you. And I love you. We Russians are too emotional and perhaps that is our power but it is also our unhappiness. I am so happy you can now work more humanly and to take life a little bit easier. I am happy for you and that your efforts were successful from that most difёcult climate for art that can exist in the world. In case you survive in New York, certainly you can live in any art climate.

Sometimes I am discouraged. You felt it because you wrote me that letter. You are sufёciently sensitive to understand immediately how after my success it is terrible to be forgotten. That means to think about money, money, money and at the same time try to create. We, emigrйs know that. Only how cruel to come to that feeling after 25 years work in New York. Certainly it in is my fault why didn’t I always do easel painting? One of my friends calculated on paper how much scenery I painted with my own hands here in New York. 10 miles! That means on Broadway – 200 blocks!

Now I begin to age and my energy for work is unreturnable and that is wrong because as I work now and how I know what I am doing and how I love done it and what I can do now makes me think I lost genius in painting for the passioning the theater. These few years where we are both on this damn earth we need to do our best. I work from 7 a.m. all day and half the night and sometimes I am truly satisёed but I am a little desperate that I will not be able to do as many painting as I should. Only believe me those paintings will never be lost.

Heart trouble is only my heaviness as I have lost 34 pound.

I kiss with my tremendous heart the emigrй proletarian perelitarian, my friend in misery and crazy effort. We never can change.

Жив курилка

Серёжа Cудейкин

Дорогой Давид,

ты не можешь себе представить, насколько я был счастлив получить твоё письмо. Прошлый раз я увидел тебя в последний момент, когда ты передавал свою книгу, я очень нервничал и торопился[249]. Но ты знаешь, что я ценю и люблю тебя. Мы, русские, слишком эмоциональны, возможно, в этом наша сила, но также и наше несчастье. Я так счастлив, что ты теперь можешь работать в нормальных условиях и что жить тебе стало легче. Я рад за тебя, а также за то, что твои усилия выжить в той тяжёлой для искусства атмосфере, которая установилась сейчас в мире, увенчались успехом. Если ты выживаешь в Нью-Йорке, тогда ты точно сможешь выжить в любом художественном климате.