«Мой дорогой, старинный, но вечно молодой друг, Давид Бурлюк!». Письма художников к Д.Д. Бурлюку

Дорогие Маруся и Додичка! Очень прошу меня извинить, что до сих пор не написал вам. Я должен был по делам уезжать из Парижа – и заканителился. Я получил письма и книги, которые вы мне послали и оба мы очень благодарим за них. Книга о тебе, Додя, издана очень хорошо[266]. Я с твоего разрешения помещу из неё кое-что в моей книге о балете и о Дягилеве – в отделе о современной жизни художественной этой эпохи[267]. Ты мне мало послал о Володе. Мне нужно больше сведений о нём и, главное, – репродукций. Ты мне хотел послать кое-что в фотографиях и также репродукции, поправленные для ясности тобою же, кроме того, состав первого «Садка Судей»[268] на машинке с кальками репродукций. Первое время, несмотря на то, что не так уж много пришлось тебя видеть в Париже, мы каждый день говорили о вас обоих. У меня исчезло всё старое впечатление, что мы когда-то упорно с тобой спорили. Осталось самое прекрасное воспоминание прежней жизни – и очарование далёкой сейчас Чернянки. Вся прелесть твоей уступчивой улыбки – скорее полуулыбки, немного огорчённой. У тебя это и до сих пор осталось. Для меня ты остался абсолютно <таким>, каким ты был раньше. Конечно, Наташа тебя меньше знала, чем я. Но и она говорит, что видит тебя тем же, как и раньше. Оба мы счастливы и рады, что вас видели. Бог знает! Я не люблю ездить так далеко как Америка, но может быть – приеду в Америку и ещё раз тебя увижу[269]. А, может быть, ты приедешь.

Молодёжь ваша американская теперь, можно сказать, набивает Париж. Но она совсем не похожа на нашу – особенно прежнего времени, очень какая-то вялая и никаких нету новых неожиданных проявлений – и тем, что не так уж здесь интересно. В нашем St.-Germain’ском квартале теперь сосредоточилась новая жизнь, переселилось всё – все кабарэ и ночные буаты[270] (коробки), всё и из Монпарнаса, и из Монмартра. Много также и англичан. Эти, хотя и холодноваты, но забавны. Жаль, что я не знаю английского – есть у них очень интересные поэты. Очень хороший скульптор Моор[271] и другие.

Выставками мы закиданы, и до настоящего времени было более 10^ти балетных разных трупп, и ещё предполагается до конца осени столько же. Я должен уехать через два дня в Лондон на 10 дней или не более, чем на две недели[272]. В середине июля буду снова здесь, поэтому пиши мне. Наташа будет в Париже. Жара у нас порядочная стоит, надеюсь, что в Лондоне будет прохладней. Не знаю, хорошо ли ты знаешь Лондон? Я там был уже более 20^ти раз – ни слова не говоря по-английски. Я за последнее время очень его полюбил.

Дорогой Додя, пиши мне, я буду отвечать. Если кто из твоих друзей поедет в Европу – пошли его ко мне, чем смогу быть полезен – всё сделаю. Ты мне дал адрес в Париже одного из художников (американца), твоего приятеля[273]

. Я этот адрес так хорошо спрятал, что теперь в моём беспорядке не могу его найти. Напиши его и я постараюсь с ним увидаться. Додя, если поедет в Париж твой коллекционер, о котором ты мне говорил (у него кажется галерея в Нью-Йорке)[274], то пошли его ко мне, дай ему мой телефон, пускай звонит утром. Я и Наташа его примем, и цены 25−30 дол. будут для него сделаны на вещи небольшие. Может, окажемся полезными один другому.

Старался писать, как можно мельче, чтобы больше написать, но вот бумажка кончается. Нет ли, Додя, у тебя небольшого рисуночка Володи[275], чтобы мне в письме прислать, автографа, хоть в две строки, Хлебникова? Оба мы целуем вас обоих крепко.

Твой Миша[276]

4. М.Ф. Ларионов: Ф. 372. К. 10. Ед. хр. 61. Л. 3−6 об

1 ноября 58

Милый Додя!

Я болею. У меня уже 3 месяца, как правая рука и нога не работают. Они медленно поправляются – я заболел в Лондоне. Наташа приехала ко мне и была 2 месяца со мной, а затем мы оба уехали на авиёне[277] в Париж. Теперь обитаю в старом имении Шатобриана[278]. Здесь, совсем под Парижем, 120 гектаров леса – его, Шатобриана, музей и целая коллекция рисунков, гравюр и т.д., касающихся M-me Рекамье – она здесь была часто и подолгу. Но это мне вместе с лечением и инфермкой[279] стоит в день более 4000 франков, в общем – 360 долларов в месяц. Надеюсь, месяца через 2 поправлюсь и буду жить дома. А пока, милый Додя, пошли мне того любителя или торговца, о котором ты говорил в бытность в Париже. Может быть, хоть недорого, а купит что-нибудь. Я дорожиться не буду. Нужно лечиться и жить. А может, ты ещё что надумаешь?

Первая страница письма М.Ф. Ларионова от 1 ноября 1958 года

Потом, ты забыл мне послать, что только можно, о Володе. Правда, я тебя и Марусю ещё не поблагодарил за присылку твоих книг, особенно, за прекрасную монографию о тебе. Большое спасибо!

Пиши мне, пожалуйста. Я пишу тебе левой рукой.

Целую Марусю и тебя крепко, и Наташа тоже. Пиши скорей.

Твой Миша Пиши на Париж: 16, rue Jacques Callot, Paris 6

P.S. Милый Додя!