В Париже вы, наверное, встретили много знакомых. Я часто вспоминаю Париж. Когда-то и я со своей семьей прожила в нём около двух лет[256]
. И успела посмотреть все достопримечательности. Побывав несколько раз в Версале и даже в Фонтенбло, <чтобы> посмотреть на грамоту «Отречение Наполеона», на его спальню. И полюбоваться на трёхсотлетних карасей в пруду парка, <стенки> котор<ого> уже обросли мхом. Как бы играющих в футбол с большим куском булки, которую бросают им посетители парка. Сохранилось ли всё это? А также в самом Париже – это дивный Люксембургский парк, в котором я любила сидеть у фонтана?Телеграмма Гортензии Циковской на корабль «Собески», на котором Мария и Давид Бурлюки отправились осенью 1949 года из Нью-Йорка во Францию, «по следам Ван Гога»
Желаю вам всего доброго, быть здоровыми и провести хорошо время.
Счастливого пути в дальнейшем путешествии. Всего, всего хорошего.
М.Ф. Ларионов, Н.С. Гончарова[257]
Фрагмент меню парижского кафе
1. Ларионов: Ф. 372. К. 13. Ед. хр. 16. Л. 1–1 об.
[1 декабря 1949]
Дорогой Давид Давидович!
Узнал от Терешковича[259]
, что Вы в Европе, и получил Ваш адрес в Cagnes [sur Mer]. Очень огорчён, что Вас не видел в первый Ваш проезд через Париж, хотя, думаю, если это было в конце весны и начале лета, то я, вместе с Нат. Серг., оба были в Monte-Carlo. Там мы пробыли около 3 1/2 месяцев (работали для балета)[260]. Если Вы были в это время на юге – то я вдвойне огорчаюсь, что Вас там не видел, так как Cagnes совсем не далеко. Не знаю, как Вы, я мало изменился, и все вопросы «так называемого искусства» меня волнуют. То, что я Вам не писал – это ничего не значит – когда Вы видели или знали, что я писал письма?? (это исключение – так как я очень хочу Вас видеть). Я очень Вас благодарю (хотя с запозданием на четверть века) за посланные мне книги. Я начал писать (не картины, а о балете). Но, складываются так обстоятельства, что мне придётся писать об искусстве и наших с Вами молодых годах. Главное, мне хочется писать о Володе Бурлюке – которого я, к моему большому огорчению, не смог увидать, когда он был небольшое недолгое время во Франции[261]. Я получил от него письмо – даже два – но должен был уезжать в деревню и не смог увидать. Дорогой Додя, пишите мне!!! Терешкович устроит в Вашу честь вечер. Я Вас увижу – но как только Вы будете в Париже – сейчас же сообщите мне. Мой адрес и телефон найдёте на обороте, я их подчеркнул. Обнимаю Вас крепко.[приписка на первой странице письма:]
Мне очень нужно о многом говорить с Вами – особенно теперь – приезжайте скорее.
[приписка на обороте:]
Привет от Натальи Сергеевны – Чернянку[262]
я помню всегда.2. Н.С. Гончарова: Ф. 372. К. 10. Ед. хр. 61. Л. 1−1 об
Дорогие Маруся и Додя,
Из Мишиного письма вы видите, что у нас[263]
. Но, слава Богу, Миша поправляется, хотя и медленно[264]. Но доктор говорит, что поправится совсем – только не надо будет переутомляться, как он это делал всё время перед болезнью, и особенно эти два года. Рисунки, которые он делает, очень красивы и интересны.Как вы вернулись? Как дома? Как здоровье? Надеюсь, что всё идёт хорошо.
Спешу отправить письмо вместе с Мишиным, которое он мне дал для отправки. Я была у него вчера. Он рисовал при мне, он в очень красивом месте, в старом доме с садом. Я езжу к нему каждые два-три дня, а иногда и через день. Живу дома.
Михаил Ларионов после инсульта и Наталья Гончарова.
Пригород Парижа, начало 1950-х
Адрес: 16 rue Jacques Callot. Paris 6e France
. Он у вас есть.Целую вас крепко обоих, и Миша вас целует также.
3. М.Ф. Ларионов: Ф. 372. К. 13. Ед. хр. 16. Л. 2−2 об