В Петербурге и Москве я был только проездом; в Москве я видел в последний раз моего дядю, князя Александра Волконского, умершего месяца через два после моего проезда. Это была для меня страшная потеря; я его любил и уважал более чем всех прочих дядей и теток. Тело его было похоронено в Бородинской пустыни{276}
, где прежде еще был похоронен последний его малолетний сын и где после его смерти его вдова поселилась со своею матерью, княгинею А. И. Урусовой. Имение покойного досталось дяде моему, князю Дмитрию Волконскому, за исключением части, принадлежавшей по закону вдове покойного{277}, но в наделении ее этой частью она встретила много затруднений. Сын ее сестры, Натальи Васильевны Коптевой [урожд. Урусовой], мой внучатный брат, В. И. [Василий Иванович] Коптев, {о котором я упоминал в IV главе «Моих воспоминаний»}, игравший в 1849 и 1850 гг. довольно значительную роль при тогдашнем московском военном генерал-губернаторе графе [Арсении Андреевиче] Закревском, впоследствии внезапно его удалившем, не хотел принять никакого участия в ее положении, так как он готов был услуживать только богатым и знатным, а родная тетка его осталась с весьма ограниченным состоянием и без всякого значения в обществе, которое почти не могло знать ее по причине ее уединенной {в последнее время} жизни. Впоследствии мне пришлось покончить дело между нею и моим родным дядей, князем Дмитрием, что, конечно, поставило меня в затруднительное положение. Многие были уверены, что дядя мой Александр предоставит свое родовое имение мне, а благоприобретенное жене своей, но он не успел сделать никакого завещания и уже перед смертью заявил, что желал бы передать своим трем родным племянникам кружку, пожалованную Петром Великим его прадеду, князю Григорию Ивановичу Волконскому{278}, в 1696 г. за скорое сформирование и приведение к Азову девяти драгунских полков{279}; книгу с весьма значительным числом писем князя А. Д. Меншикова к означенному Волконскому (в этой же книге два письма Петра к Волконскому) и золотые часы, подаренные в Воронеже дяде моему князю Александру Волконскому последним крымским ханом Шагин-Гиреем{280}. {Упомянутая} кружка досталась мне и теперь находится у меня; о том же, где находятся упомянутые книга и часы, мне неизвестно. Письма князя Меншикова, писанные в продолжение четверти столетия, замечательны, между прочим, и различием в обращении Меншикова к Волконскому в начале и в конце этого периода. В первых письмах Меншиков называет Волконского своим благодетелем и обращается к нему в почтительном тоне; в последних же этот тон изменяется на повелительный, несмотря на то что Волконский был в это время генералом от кавалерии и занимал важные должности. Дядя мой, князь Александр, сохранил до смерти чудесные черные волосы, все считали его моложе, чем он был в действительности. При разговоре о его летах, он любил вынимать из кармана упомянутые часы, на внутренней крышке которых было вырезано, что они подарены ханом малолетнему Александру Волконскому в 1784 г., и при этом говорил:– Положим даже, что мне было тогда только четыре года, а затем считайте, сколько мне лет.