Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

При преобразовании корпуса инженеров путей сообщения из военного в гражданское устройство, Дортезен, как офицер, бывший в сражениях против горцев, сохранил военный чин с переводом в военные инженеры. Постоянно недовольный своей судьбой, он в начале 1871 г. неоднократно уверял меня, что если бы он действительно перешел на службу в военное инженерное ведомство, то получал бы и гораздо большее содержание, и вскоре мог бы получить отставку с весьма значительною пенсией. Несмотря на мое возражение, что он жестоко ошибается, я, управляя Министерством путей сообщения, вскоре получил отношение товарища генерал-инспектора по инженерной части генерал-адъютанта Тотлебена{340}

с просьбой о дозволении Дортезену перейти на службу в военное инженерное ведомство, на что я немедля согласился с большим удовольствием, потому что мне надоели его нескончаемые жалобы и претензии, {которые, вместе с вышеприведенными нелепыми его распоряжениями о записке числа рабочих людей на шоссе в большем числе против употреб ленного в действительности, показали мне его глупость}. Он был вскоре переведен, и я с того времени потерял его из виду.

Возвращаюсь к моему путешествию по Днепру. На другой день, по приезде в Каменку, рано утром я и сопровождавшие меня инженеры отправились в барке вниз по Днепру. Горизонт воды был средний, самый удобный для плавания; верхняя часть стен каналов была уже значительно выше этого горизонта; погода была прекрасная, почти без ветра; таким образом, все благоприятствовало нашему плаванию. Мы прекрасно прошли через первый канал при Старокайдацком пороге. Перед следующим за ним Сурским порогом, лоцман нашей барки, атаман лоцманов Григорий Бойко, заявил, как я узнал впоследствии, что каналы в обход Сурского и следующего за ним Лаханского порога построены так, что стремлением воды по выходе из Сурского канала барка направляется на фарватер в Лаханском пороге и никакими средствами нельзя ввести ее в канал, устроенный в его обход; если же пройти не по Сурскому каналу, а через фарватер Сурского порога, то можно направиться в Лаханский канал. Следовательно, надо было выбирать, через какой из этих каналов пройти.

Семичев, не имевший понятия о стремлениях воды[58] между каналами, приказал идти по Сурскому каналу и по выходе из него направить барку так, чтобы она взошла в Лаханский канал. Мы проплыли по Сурскому каналу благополучно, но по выходе из него стремление воды направляло нас на фарватер Лаханского порога. Лоцман Бойко, исполняя приказание генерала Семичева, силился направить барку в канал, устроенный для обхода этого порога, так что она приняла среднее направление, по которому неслась на камни, расположенные в русле Днепра между порогом и каналом. Видя это, Бойко громко сказал, что дальнейший ход по этому направлению привел бы нас к гибели, и в то же время сильно повернул барку к фарватеру Лаханского порога, по которому мы прошли благополучно, равно как и по каналам, устроенным в обход следующих двух порогов Звонецкого и Тягинского.

Канал в обход самого значительного из порогов, Ненасытецкого, не был еще вполне расчищен, а потому мы прошли по фарватеру этого порога. Вода в нем, ударяясь о подводные камни, частью выходящие и наружу, превращается по всему протяжению порога в сплошную клубящуюся пенистую влагу. Камни в фарватере рассыпаны не по прямой линии, так что плывущей в нем барке надо беспрерывно давать новое направление, что и производится посредством весьма длинного и тяжелого стерла (руля), ворочение которого в сильном быстротоке требует усилия нескольких здоровых и привычных к этому делу людей. Постоянно казалось, что барка наткнется на находящиеся в фарватере огромные камни, но она, беспрерывно изменяя направление, обходила их, при {каковых} поворотах происходил в ее строении сильный треск, увеличивавшийся и тем, что волнами расшатывало дно барки. Команда атамана Бойко и исполнение его команды десятком лоцманов производились отчетливо, без всякой суеты. {В IV главе «Моих воспоминаний» я уже говорил о любви моею ко всякого рода опасностям, и теперь} я чувствовал большое наслаждение, видя победу человека над бушующею стихией. На лицах моих спутников, за исключением Иванова и Дортезена, заметно было чувство страха, или, по крайней мере, неудовольствие. Иванов был покоен, как будто стоял на земле; лицо его не изображало ни страха, ни удовольствия. Дортезен же видимо испытывал удовольствие даже более меня.