Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

Здесь нельзя обойти вниманием один фактор, который способен запутать все разумные рассуждения – великодержавный империализм. И он представляет устрашающую реальность. Ранее я уже отмечал, что империализм считается неотъемлемой чертой великой державы. Создаётся впечатление, что великая держава стремится завоевать ровно столько территорий, сколько сможет, полагая, что сумеет их удержать. Инстинкт экспансии, подобно злому духу, присущ великим державам. Все великие державы – империалисты. Жажда завоеваний в течение всех лет была свойственна и Российскому государству. И ещё, пожалуй, бессилие помешать малым идти тем же путём.

Говорят, ход истории нельзя критиковать, особенно с моральных позиций, его можно только фиксировать и объяснять. Империализм Советского Союза, как и других великих держав, есть факт. Стремление России к захвату Финляндии – проявление этого империализма. Великая держава, со своих позиций, считает это естественным делом. Конструктивный разговор об империализме, в принципе, невозможен.

Завоевание только одной Финляндии второстепенно для России. Ограниченная цель: безопасность здешних границ России можно обеспечить и иным способом. Напротив, выход к Атлантическому океану может быть сияющей целью для русского великодержавного империализма. Будет ли эта цель в конечном счёте выгодной и полезной, не говоря уже о её моральной правомочности, на это великодержавный империалист не обращает внимания. По нашему мнению, подобную насильственную политику трудно признать удачной с позиции совместной жизни народов и людей, но великая держава думает иначе, и, по крайней мере, временно она, к сожалению, является реалией сегодняшнего мира. Только столкновение с другими великодержавными империалистами или страх такого столкновения могут быть тормозом. В Швеции обратили внимание на то, что уже более ста лет Россия никоим образом не посягает на Швецию и нет никакой информации, подтверждающей существование таких планов (Einar af Wirsen, Ryska Problem. S. 62)14

. Она не относится к целям практической политики России; по крайней мере, на настоящий момент можно привести только косвенные доказательства их существования. Сегодняшний империализм с его устрашающими целями и устремлениями – это явление только последних поколений. Нынешнее время и, в ещё меньшей степени, будущее можно сравнить со столетием мира, закончившимся Первой мировой войной. Кто из нас, представителей старшего поколения, мог предсказать такие времена, свидетелями которых мы стали после 1914 года. Такая цель, как выход России к Атлантическому океану, означала бы удивительное расширение и укрепление военного могущества великой державы. Россия как властелин Северной Скандинавии и протяжённого побережья лежащих перед ней Атлантического и Северного Ледовитого океанов играла бы в мировой политике совсем иную роль, чем раньше. Напротив, владение одной лишь Финляндией не принесло бы России сравнимых с этим выгод. Если у России на этом направлении есть империалистические цели, то судьбы Швеции и Финляндии связаны намного более прочными узами, чем это привыкли видеть в период длительного мира.

В отношении Московского мирного договора сделано два частных замечания.

В преамбуле мирного договора говорится, что «интересам обеих договаривающихся сторон соответствует определение точных условий обеспечения взаимной безопасности, в том числе безопасности городов Ленинграда и Мурманска, а также Мурманской железной дороги». Эту формулировку министр Р. Эрих, известный специалист по международному праву, считает крайне «неудачной», поскольку Финляндия как бы признавала, что граница, согласованная по Московскому мирному договору, необходима для обеспечения безопасности Ленинграда и Мурманской железной дороги.

Не думаю, что это замечание имеет особое значение. Как на переговорах осенью 1939 года, так и на московских мирных переговорах мы неоднократно повторяли наши главные аргументы, что требуемый перенос границы не был необходим для обеспечения безопасности Ленинграда и этой части границы Советского Союза. В этом отношении нет никакой неясности. Весь Московский мир был насквозь «принудительным миром», который мы заключили, подчиняясь суровому закону войны и крайней необходимости. Насколько я помню, в Москве на наших переговорах мы даже не обратили на эту формулировку из преамбулы никакого внимания. Значение юридических формальностей не надо преувеличивать. В те дни бои на фронте были кровавыми. Каждую минуту или две погибал кто-то из солдат. Кровопролитие нужно было прекратить. На споры по формальным вопросам не было времени. В преамбулах мирных договоров зачастую заверяют в вечной дружбе, в старые времена князья вообще клялись друг другу в сердечной любви. Авторы исторических исследований предупреждают, что не надо понимать такие формулировки буквально.