Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

«А теперь власть, хлопая честными глазами, говорит: “Да, наш строй – отстой, а режим – дрянь, так уже сложилось. Это потому, что человек по натуре («нормальной»! – П.К.) – исключительное дерьмо. Но не будем отчаиваться! Навоз – природное, экологически чистое удобрение, пусть каждый возделывает свой садик, и, может, потом, лет через двести, вырастет что-нибудь приличное!” Что скажешь в ответ? Ничего. В чём упрекнёшь? Ни в чём. Как с этим бороться? Никак…» – таковы во всех смыслах Последние признания главного героя романа, Андрея Львовича Кокотова (гл. «Зилоты добра»). К нему не слиянно и – с-о-т-борно присоединяется со-главное лицо Дмитрия Антоновича Жарынина: «…У вас нет чувства мерзкого бессилия перед злом?… Прав, прав старый пёс Сен-Жон Перс: “Демократия – это подлость в законе”. Тоталитаризм благороден, он берёт всё зло на себя, и люди могут жить в добре. А демократия раздаёт зло людям как бесплатные презервативы. Скажите-ка мне, что страшнее – один кровожадный тигр или тысячи голодных крыс?.. Тигра можно накормить, приручить, приласкать… Тысячу крыс не прокормишь и не приручишь! Они всегда хотят жрать…» (та же г-лава).

И что же остаётся делать? О-быд-л-енно и – «самобытно» смиряться с беспредельно: потребительским (= «демократическим») – апокалипсисом: без Христа?! Ведь человек всегда будет хотеть «нормально» жить и – г-л-ав-н-еть… Или начать индивидуальный террор – в духе Жарынина?! Ведь «в стране торжествующего зла» – «добрый уголовный кодекс» (та же г-лава)… Или же не отчаиваться: ни тихо, ни громко – и возделываться в официозно-навозные: vi-ё-p-ерсоны: 1 к 100 %?!.

Бессилие – тотальное смыслополагающее: ни-х-или-(а) – стически! – бессилие – нарастает эсхатологическим обвалом к концу поляковского романа… Подл-инн-о рушится благородный: во зле – СССР… Подл-инн-(ИНН) – о распыляется уже прир-ученная к «розовой»: г-

ум-а-н-ус-ной – «несправедливости» русская сверхнация (гл. «Слёзы императрицы»)… Подл-ИНН-о пропадает втуне и – про-да-ва-ж-но – любое правдивое слово – при всей авторской вере в его классическое всемогущество… И всё же, всё же «жёлтые листья, оторвавшись от веток, летели, трепеща, по чистому воздуху, точно бабочки-лимонницы» (Эпилог. XII. Подвиг игровода)…

5

Ю.М. Поляков не был бы самим собой, о-дно-з-л-ачно и «нормально» удовлетворившись «пиром», откровенно-потребительским пи-а-ром: к-рай-не— «побеждённой» – России. И даже его лейтмотивная сексологическая тематика неожиданно оборачивается отнюдь не «жирной», как сказал бы М.Е. Салтыков-Щедрин, е-т-и-ной данью торжествующей масскультовой: о-быд-л-енности – а весёлой, зиждительной формой истинно-русской: индиви-дуальной – от-чаянности – с эсхатологизированным восста-нов-ь-л

е-нием «супружеских надгробий» тел, по меньшей мере, в судьбе Кокотова.

Не говорю об его раковом: исцелении – и постсмертном обретении России, способной-таки отчалить «чёрт знает куда» (Эпилог. I. Нос на ввоз). Или по спасительному фарватеру…

Далеко не случайно только в начале второй части («дубль два») Ю.М. Поляков набрасывает одноз-н-ачно-непримечательный портрет своего главного персонажа (гл. «Коитус леталис»), чтобы лишь в начале эпилога подчеркнуть: усугублённо – его вящую «интересность» и – мужественность – после вынужденной пластической операции (II. Шантажистка Валюшкина). Так сама природа Кокотова – н-ест-ь-н-ест-ь-в-енно – прошла клиническую, специфически-современную инициацию, подвижнически преисполнившись стыдом за свою былую интеллигентскую трусость и покаянно: креационистически – вырвавшись из её тупика – пока, правда, только на кладбищенский весенний простор (Эпилог. XII. Подвиг игровода; XIII. Конец фильма)…

Но сохраняя – н-е-а-суще – свою «национальную амбивалентность», и без «мозгляковой», о-дно-з-л-ачно-до-то-ш-л-(н) – ой логической стадии, равно как и без просто иррационально-«хаотической» самоидентификации (главы «Третий дубль»; «Семито-арийские страдания»)…

Потенциал, антиномично-истинный эвристичный – потенциал человека – орга-ни

ч-т-н-о и теургически: с-от-крылся – автору «Гипсового трубача» – в современной России. Её «расчисленный хаос бытия», словом, н-е-бо-с-т-ь-ие – объективно: запульсировало – в «режиссёрском» сердце Ю.М. Полякова. Всевозможность – сродни Провиденциальному «вдруг»: вдруг. Всесилие – сродни «пробочному» революционному выхлопу (гл. «Человек-для-жизни»; Эпилог. V. Так говорил Сен-Жон Перс)… И всей российской истории с её постоянно-тождественной креационистской «тьмой»: «новой светлой жизни» (гл. «Первый звонок судьбы»). То-то, и т-оч-еч-ные оксюмороны: понятия! – живо и – буквально: навеки – преисполнили – победоносно «блестя тайной» – весь мiр – всю целомудренную: не-пред-вид-ан-ность, и не «чисто»: «реалистического» или «вымышленного» – (тем б-оле-(оле) – е, с постмодернистской бес-у-смыслицей!) – современного русского романа – а н-е-а-суще-бездонной и – живительной – перспективы – «Гипсового трубача».