Монах. Анаконда. Венецианский убийца

Едва Розабелла дошла до своих покоев, как уже горько пожалела о собственной отваге. Жестоко было давать Флодоардо столь резкий ответ, подумала она. Вспомнила, с какой печалью и безнадежностью смотрел ей вслед несчастный, убитый горем юноша, когда она повернулась и пошла прочь. Она, кажется, даже видела, что он в отчаянии простерся на земле: волосы растрепаны, глаза полны слез. Она расслышала, как он называет ее истребительницей его покоя и молит о смерти как о единственном избавлении; увидела, как он миг за мигом приближается к исполнению этого решения, проливая из-за нее слезы. В ушах у нее уже звучали страшные слова: «Флодоардо больше нет на свете». Она уже слышала, как скорбящая толпа рыдает у могилы того, кого любили все праведники и страшились все злодеи; того, кого обожали все друзья, кем восхищались даже враги.

– Увы мне, увы! – вскричала она. – То была лишь нелепая попытка изобразить из себя героиню. Решимость меня покидает. Ах, Флодоардо! Я говорила неискренне. Я люблю тебя – люблю сейчас и хочу любить вечно, пусть Камилла и бранится, пусть добрый мой дядюшка меня возненавидит.

Через несколько дней после этого разговора Розабелла заметила, какие разительные перемены произошли во внешности и манерах Флодоардо: он устранился от общества, а когда призывы ближайших друзей все-таки заставляли его появляться в их кругу, он выглядел неизменно подавленным, будто его прижимал к земле груз меланхолии.

Когда об этом узнала Розабелла, в ее нежное сердце будто вонзили кинжал. Никто не мог облегчить ее страданий, ибо никто не знал ни причин ее печали, ни происхождения ее болезни. Неудивительно, что через некоторое время ее состояние стало вызывать глубочайшую тревогу ее почтенного дядюшки. Столь же неудивительно, что Флодоардо полностью удалился от света, который сделался ему ненавистен, ибо там более не появлялась Розабелла, и что он в одиночестве предавался терзаниям страсти, которую тщетно пытался избыть, но которая, неумолимо нарастая, уже поглотила все его прочие желания и чувства.

Но давайте ненадолго покинем комнату занедужившей Розабеллы и перенесемся в жилище заговорщиков, которые стремительными шагами приближаются к исполнению своего плана, причем с каждым протекшим часом ряды их становятся все многочисленнее, а мощь их растет, равно как и опасность, которая грозит Андреасу и его любимой Республике.

Пароцци, Меммо, Контарино и Фальери, главари этого безумного предприятия, теперь частенько собирались во дворце кардинала Гонзаги, где создавались и обсуждались всевозможные планы изменения венецианского политического устройства. Какой вариант ни посмотри, делалось ясно, что предлагается он с единственной целью – потворство корыстным интересам. Целью одного заговорщика было избавление от бремени непомерных долгов, другой готов был пожертвовать всем, дабы потрафить своему ненасытному властолюбию. Алчность третьего возбуждали богатства Андреаса и его друзей, четвертым же двигало стремление отомстить за некое мнимое оскорбление – загасить обиду могла лишь кровь обидчика.

Все эти низменные ничтожества, стремившиеся к единственной цели – полному сокрушению Венеции или, по крайней мере, ее правительства, – испытывали безоглядную уверенность в исполнении своих надежд, ибо новое и необходимое дополнение к уже существовавшим налогам сильно озлобило население Республики против ее правителей.

У заговорщиков теперь было вдосталь и приверженцев, и средств для осуществления их планов, вдосталь было отважных, коварных, безрассудных соратников, умы которых как раз и подходили для совершения подобных революционных переворотов, поэтому они презрительно, сверху вниз, смотрели на доброго старого дожа, который пока даже и не подозревал об их полуночных встречах.

Тем не менее привести свои планы в исполнение они не решались, пока кого-то из высочайших государственных сановников не постигнет смерть, что не позволит ему более чинить им препятствия. Для осуществления этой части своего плана они решили прибегнуть к кинжалам бандитов. И поэтому тягостно прозвучал в их ушах гул колокола, когда он дал сигнал к свершению казни, и они увидели, как самые смелые их надежды погибли на эшафоте, где теперь лежали обезглавленные тела четверых браво. Велико было их горе, когда они утратили надежные инструменты достижения цели, но столь же непомерной оказалась их радость, когда гордый Абеллино решился в открытую заявить Венеции о том, что он по-прежнему находится на территории Республики и готов использовать свой кинжал в интересах Порока.

– Этот десперадо[124] – как раз тот, кто нам нужен! – воскликнули они в один голос в буйном восторге; самое горячее их желание теперь состояло в том, чтобы залучить Абеллино к себе на службу.

Цели своей они добились быстро – как только принялись искать дерзкого браво, он тут же позволил себя найти. Он стал посещать их сборища, однако его обещания и требования оказались крайне экстравагантными.