Монах. Анаконда. Венецианский убийца

– Абеллино, – произнес дож через некоторое время, собравшись с мыслями, – сколь ты ужасен – и мерзок!

– Ужасен? – повторил браво. – Вот каким ты меня считаешь? Что ж, мне очень приятно это слышать. Мерзок? Может, да, а может, и нет. Должен признать: судя по вывеске на моем фасаде, трудно ожидать праздных увеселений внутри, однако при этом, Андреас, в одном нет сомнения: мы с тобой стоим вровень, ибо в данный момент именно мы двое – величайшие из венецианцев: ты в своем роде, а я в своем.

Дож невольно улыбнулся в ответ на фамильярность браво.

– Нет-нет, – продолжил Абеллино, – попрошу обойтись без недоверчивых улыбок. Позволь мне, простому браво, сравнить себя с дожем: я считаю, что с моей стороны нет особой самонадеянности в том, чтобы поставить себя на один уровень с человеком, который находится в моей власти, а потому, соответственно, ниже меня.

Дож сделал движение, будто собираясь выйти.

– Не спеши, – остановил его Абеллино, с грубым смехом преграждая дожу путь. – Очень редко случай сводит в столь тесном пространстве двух столь великих людей. Оставайся на месте, я еще не закончил; нам необходимо переговорить.

– Выслушай меня, Абеллино, – ответил дож, собрав в кулак все свое достоинство. – Природа наделила тебя великими талантами – почему ты так неразумно ими распоряжаешься? Я даю тебе священную клятву, что готов простить прошлое и оберегать тебя в будущем, если ты назовешь мне имя злодея, который подкупом заставил тебя лишить жизни Конари: тогда ты сможешь бросить свое кровавое ремесло и получить достойное место на службе Республики. А если ты отвергнешь это предложение, побыстрее покинь пределы Венеции, ибо клянусь, что…

– Хо-хо! – прервал его Абеллино. – Ты обещаешь простить и оберегать? Я давно уже перестал думать о подобных глупостях. Абеллино способен уберечь себя и без посторонней помощи, а что касается прощения, то не смертному отпускать грехи, подобные моим. В тот день, когда каждому назначено представить перечень своих злодеяний, я его и представлю, но не ранее. Ты хочешь знать имя человека, который заплатил мне за убийство Конари? Что ж, ты его узнаешь, но не сегодня. Мне надлежит побыстрее покинуть пределы Венеции? Зачем, из страха перед тобой? Хо-хо! Из страха перед Венецией? Ха, Абеллино Венеции не боится – это Венеция боится Абеллино! Хочешь, чтобы я бросил свое ремесло? Что ж, Андреас, тут есть одно условие, которое, возможно…

– Назови его! – вскричал дож в исступлении. – За десять тысяч цехинов согласен ли ты убраться из Республики?

– Я с радостью заплачу тебе вдвое, если ты возьмешь обратно свое оскорбительное обещание столь мизерной подачки! Нет, Андреас, цена будет другая: отдай мне свою племянницу в жены. Я люблю Розабеллу, дочь Жискардо с Корфу.

– Чудовище! Какая непомерная наглость!

– Хо-хо! Терпение, добрый дядюшка, терпение… Принимаешь ли ты мое предложение?

– Назови любую желаемую сумму, и тебе ее выплатят немедленно, лишь бы ты избавил Венецию от своего присутствия. Республика от этого будет в выигрыше, даже если это обойдется ей в миллион, – только бы дыхание твое более не отравляло ее воздух.

– Вот как! Собственно, миллион не такая уж крупная сумма, ибо скажу тебе, Андреас, я только что продал почти за полмиллиона жизни двух твоих дорогих друзей, Манфроне и Ломеллино. Отдай мне Розабеллу – и я их не трону.

– Окаянный! Или нет в небесах молний?

– Не согласен? Тогда услышь! Ровно через сутки Манфроне и Ломеллино отправятся на корм рыбам. Это тебе сказал Абеллино. Да будет так!

С этими словами он вытащил из-под плаща пистолет и направил его дожу в лицо. Андреас, ослепленный порохом и оглушенный внезапным выстрелом, отшатнулся и в помрачении опустился на ближайшую софу. Он, впрочем, быстро оправился от удивления. Вскочил, дабы призвать стражу и схватить Абеллино, но тот уже исчез.

В этот же вечер Пароцци и его сообщники собрались во дворце кардинала Гонзаги. Стол ломился от изысканных яств, и над полными до краев кубками заговорщики строили планы сокрушения Республики. Кардинал рассказывал, как в последнее время сумел вернуть себе благосклонность дожа и внушить ему, что главы конфедерации – достойные мужи, которым можно доверять важные должности. Контарино хвастался, что его в ближайшее время назначат на освободившееся место прокуратора. Пароцци думал о своей доле добычи – руке Розабеллы, а также о должности Ломеллино или Манфроне, – когда два этих основных препятствия к осуществлению его надежд будут устранены. Вот какие велись за столом разговоры, и тут пробило полночь, двери распахнулись – перед собравшимися стоял Абеллино.

– Вина, живее! – воскликнул он. – Дело сделано. Манфроне и Ломеллино нынче ужинают с червями. А дожа я поверг в такой трепет, что убежден: он теперь быстро не оправится. Отвечайте, довольны ли вы мной, головорезы?

– Следующая очередь Флодоардо! – выкрикнул Пароцци.

– Флодоардо, – пробормотал Абеллино сквозь зубы. – Гм… это не так просто.

Книга третья

Глава I

Влюбленные