Море вверху, солнце внизу

Из окна гостиной она видела, как медленно кружатся снежинки. В камине остались лишь обугленные головешки, а под ними куча неубранной золы. Если не брать во внимание вызванное ветром потрескивание, дом пребывал в состоянии затхлой тишины, безразличия. Потрескивание больше напоминало кости, а не дерево. «Населенный призраками», пришло на ум Эвелин, но отличный от призрачного состояния церкви, свидетелем которого она стала. Его «призрачность» была заметна изнутри и сдирижирована ее присутствием. Затем, продолжая свой путь, она поняла, что скрипит не дом, а ее суставы, пальцы ее босых ног и ее глаза, что вращались в орбитах. Из всех комнат ее тянуло в эту, словно начальные движения частиц в первичном и невидимом космосе были направлены на этот момент: ее сухие глаза со скрипом повернулись в сторону черного дневника, оставленного открытым и перевернутым на столе возле опрятной книжной полки — сидящее насекомое, готовое взлететь. На обложке изображена мертвая голова бражника. Ее череп застонал, повернувшись на оси позвоночника. Со скрипящим звуком остальной части скелета она приблизилась к книге. Протянула к ней руки аккуратно и неумолимо, как энтомолог. Закрыла. Она так ее захлопнула, что перед глазами очутилась тусклая мраморная обложка, одна из сторон сложенного крыла. Снова раскрыла. Многослойным и резонирующим голосом прочла первое предложение: Что снится нерожденным детям? Это ее озадачило. Она узнала почерк, очень похожий на судорожный и неистовый, как на полях Библии.

После этого она закрылась в гостевой комнате и стала читать дневник, словно то был роман, а не потусторонняя исповедь отца о том, как он скатился до алкоголизма и религиозных сомнений после появления на свет мертвым ребенка, зачатого им с женщиной по имени Лилианна.

Спустя неопределенный промежуток времени в дверь тихо постучали.

— Ужин готов, — сказала Марси. — Если вы не спите, можете спуститься к нам.

Эвелин не ответила. На самом деле она не слышала ни стук, ни голос Марси, по крайней мере, осознанно. Она целиком и полностью пребывала в ином мире, в воспоминаниях, не прожитых ею и в то же время, несомненно, связанных с ее существованием. Она оставила настоящее, чтобы перенестись в разрытое прошлое. Она читала, не отрываясь… Побег Эвелин, вероятно, настолько потряс Питера, что его вера стала умеренной, он вернулся к классической литературе и даже преподавал ее в средних классах. Когда он встретил в церкви Лилианну, та продемонстрировала ему, что Святой Дух не только инструмент преподавания, но и сущность вдохновения и жизни в целом. Это включало в себя необходимую строгость к детям, изучающим Библию. Он научился у нее, у Святого Духа и заново открыл для себя жизнеутверждающую силу выполнения Божьей работы. И в то же время влюбился в Лилианну. Но когда их ребенок умер во чреве, задушенный собственной пуповиной, она ушла от него, обвинив в чем-то, что никак не зависело даже от них обоих. После мучительных терзаний он сознался себе, провозгласив, что не верит в Троицу, признав, что любит свою мертворожденную дочь сильнее всего на свете, сильнее веры и Бога.

Дневник не был настолько длинным, чтобы не спать всю ночь, поэтому она прижала его к груди и смотрела в потолок до тех пор, пока не перестала видеть, лишь разноцветные пылинки и ворсинки в ее темнеющем сознании.

Не ведая, чем она одержима, отец разговаривал с ней через кровать, его голос вздрагивал и казался отделенным от тела кромешной тьмой:

— Я сделал, что должен был. Я получил… дар. Ты была дарована мне Богом. Платой за тебя стала твоя мать. Я не мог вмешиваться. Неужели ты хочешь, чтоб я потерял еще и тебя.

— Ты уже потерял меня, — сказала она голосом, приглушенным одеялом и химическими веществами мозга, которые расслабляли мышцы. — Не прикидывайся невинным. Ты сделал выбор.

— А какой у меня был выбор?

— Ты мог выбрать нас, но ты выбрал свои убеждения. Ты поставил веру выше семьи.

— Мои убеждения послали мне тебя.

— Ты даже не можешь понять, правда? Твои убеждения забрали нас у тебя. Ты сам написал. «Невидимый зверь». Надеюсь, Его никто никогда не увидит.

— Это не о Нем.

— Ты прав. Не о Нем. Это о тебе. Ты бросил маму. Ты бросил меня.

— Ты сбежала.

— Я хотела жить.

Его лицо пыталось прорваться сквозь всеобъемлющую черноту, но та даже не дрогнула.

— Я тоже, — сказал он.

А потом темнота.

Она проснулась, увидев множество снов, из которых забыла все, кроме одного, в котором она оказалась лицом к лицу с Отцом Питером, лишь несколько сантиметров отделяли кончики их носов. Они смотрели друг другу в глаза несколько часов, но он вскрикнул, когда его охватил огонь, ротовую полость переполнили разжижающиеся тени, вцепившиеся в его рельефное небо и приставшие к зубам, как смола, но она не слилась с ним. Она ушла. Она проснулась.