Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Лютеранская община приглашает для строительства новой кирхи архитектора Виктора Коссова. Интересно, что Коссов занял лишь второе место на конкурсе проектов, первую премию предпочли отдать архитектору В. Валькоту. Но история строительного процесса рубежа XIX–XX веков пестрит историями, когда после проведения конкурса подряд на строительство предпочитали отдавать далеко не «звездам» архитектуры, занявшим призовые места. В строительстве кирхи отметился и Артур Лолейт, «рыцарь железобетона», много работавший с новым материалом и писавший научные работы о сводах Монье. Чуть раньше, в 1890-е годы, Ф. Шехтель выстроил во дворе церкви капеллу для отпевания умерших. Один из ярусов шпиля украсили часами, которые в советское время попали на здание ФСБ на Лубянской площади. Сам шпиль был «срезан» в конце 1950-х годов и восстановлен лишь в 2010 году.

В начале XX столетия в Москве насчитывалось порядка 17 тысяч лютеран (из них около 14 тысяч этнических немцев). Богослужения в церкви Петра и Павла проходили на немецком, эстонском и латышском языках. В начале XX века в церковном совете кирхи числились очень богатый промышленник Андреас Кноп и нотоиздатель Карл Гутхейль. Их особняки располагались совсем рядом, в Колпачном переулке (церковный двор сохранил московскую традицию пересекать пространство, не пользуясь переулками, и сейчас из Старосадского легко попасть в Колпачный). Сохранялись и музыкальные традиции – в 1913 году в храме исполняли рахманиновские «Колокола», а в 1918 году здесь слушали «Реквием» Моцарта.

Одним из самых авторитетных жителей Москвы в конце XIX – начале XX века был пастор Дикгоф, долго служивший в храме Петра и Павла. Он стяжал славу доктора Гааза, занимался работой с детьми-инвалидами. Умирая, он составил стихотворное завещание, названное в газетах «оригинальным».

Я устал, иду к покою,Отче, очи мне закрой,И с любовью над главою

Будь хранитель верный мой.И всю жизнь без сомненияЯ виновен пред Тобою,

Дай мне всех грехов прощенье,Телу – сон, душе – покой.

В Москве всегда терпимо относились к представителям других религий и национальностей. Крупные погромы в отношении «иных» здесь произошли только единожды, в мае 1915 года. В пределах Ивановской горки, несмотря на ее «великоросский» характер, располагается лютеранская кирха, молитвенный дом евангельских христиан и баптистов, синагога.

История последней тесно связана с повседневной жизнью еврейской общины. В середине XIX века московские евреи условно делились на «курляндцев», богатых выходцев из Прибалтики, искупавших незнание Торы и Талмуда европейскими манерами и этикетом, и бедных переселенцев из Украины и Белоруссии.

Община компактно проживала в пределах своеобразного «гетто», находившегося в районе Глебовского подворья и ныне исчезнувших переулков Зарядья. Великие реформы Александра II всколыхнули экономическую жизнь, население стало более мобильным. Евреи, в основном ювелиры, часовщики, меховых дел мастера, активно переселялись в Москву, кое-кто начинал переходить в купеческое сословие. Возникла нужда в обустройстве молитвенного дома. На рубеже 1860—1870-х годов московские евреи взяли в аренду дом Рыженкова в Спасоглинищевском переулке. В качестве раввина пригласили талантливого проповедника и знатока еврейских священных текстов З. Минора. Лев Толстой брал у него уроки древнееврейского языка, мог часами разговаривать с Минором на религиозные темы.

Минор ходатайствовал перед городскими властями об открытии училища грамотности «Талмуд-Тора». За 8 лет через школу прошли 530 учеников. В 1880 году при молельном доме открывается ремесленное училище. Община просит императора впредь именовать учебное заведение Александровским. Царь великодушно разрешает. Чуть позже эпоха правления Александра II будет восприниматься московскими евреями как «золотое время», ведь впереди им предстояло немало испытаний. В 1871 году в Москве было около 5–7 тысяч евреев, а в начале 1880-х годов уже 15–16 тысяч.

При Александре III политика властей в области еврейского вопроса значительно ужесточается. Раввин Минор пытался всячески утешить своих единоверцев: «Нашим же единоверцам мы можем напомнить в утешение, что Россия не Испания и что на ее престоле сидят не Фердинанды Католики и Изабеллы Кастильские, а Александры и Марии, и поэтому пусть не думают о каких-то эмиграциях, способных только навлечь беду на весь наш народ, пусть не забывают, что Россия была и останется нашей родиной назло всем нашим противникам». Вопреки его словам на рубеже XIX–XX веков еврейская эмиграция в Западную Европу и США стала весьма заметным явлением.