Городской голова Н. И. Гучков произнес возвышенную речь: «На долю Москвы, сердца России, выпало счастие быть хранительницей останков великого Гоголя и воздвигнуть памятник над ними. От имени Москвы земно кланяюсь великому учителю. Да будет Москва не только охранительницей твоей могилы, но и хранительницей твоих заветов». Если памятник Пушкину на Тверском бульваре публика встретила тепло и на удивление единодушно, то с Гоголем произошел разлад.
Памятник трактовали по-разному, кому-то он пришелся по вкусу, другие старались больше не ходить по Арбату. Однако два лагеря сходились в одном: да, монумент необычен. Андреев, анализируя последние годы жизни Гоголя, подарил городу новый миф, собственное видение, воплощенное в камне. «Я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадал меня совершенно», – писал ученик Нежинской гимназии в начале жизненного пути. Бьемся до сих пор.
По городу ходили слухи, что графиня Уварова ссудила 12 тысяч рублей смельчаку, который уберет памятник подальше от глаз людских. В. В. Розанов, не имея возможности заглянуть в грядущее, писал: «Памятника, по крайней мере в Москве, – второго Гоголю не будет: и то, что испорчено «на этом месте и в этот год», естественно, никогда не исправится»[186]
.Философ считал, что лучшим памятником Гоголю служит простая черная плита на Даниловском кладбище. Молчаливый гранит, в то же время говорящий о многом! «Начинается новое течение: толпа схлынула от памятника, оставив слой ила ругательств», – осторожно заметил коллекционер И. С. Остроухов. В газетах появлялись анонимные стихи следующего содержания:
Поленов предлагал перенести монумент во двор Третьяковской галереи, Коровин называл андреевского Гоголя слишком интимным. Репину, наоборот, понравилось, он даже восклицает: «Да здравствует Андреев!»
Толстой, проезжая мимо нового памятника на извозчике, сокрушался: «Ну, как же можно браться за такую непосильную задачу: стараться посредством чугуна изобразить душу человека!» Впрочем, сам монумент Толстому понравился. Сам Андреев считал избранное место не очень удачным и доверительно сообщал И. С. Остроухову: «А жаль, что Николай Васильевич в свое время не переехал на Пречистенку – памятник вышел бы интереснее лицом к бульвару. С площади же его смотреть совсем нельзя – слепит солнце. Да и некому; все на трамвай спешат или трамвая остерегаются…»[187]
В 1909 году Андреев выполняет еще один заказ, бюст доктора Ф. П. Гааза, установленный впоследствии в Малом Казенном переулке. Помня о значительной роли врача-филантропа в истории Москвы, скульптор ровно ничего не берет за работу. Материалы и отливка обошлись всего в 3200 рублей. Газеты подробно рассказывали о подвигах врача: «Будучи директором московского попечительного о тюрьмах комитета в сороковых годах минувшего столетия, Гааз много способствовал улучшению положения арестантов в тюрьмах и пересыльных арестантов, помогал семействам заключенных, работал над вопросом об улучшении самих тюрем и создал в Москве Гаазовскую, ныне Александровскую больницу. Все свое состояние, нажитое практикой врача, Гааз отдал нуждающимся и арестантам».
На постаменте было выбито жизненное кредо гуманиста: «Спешите делать добро». Одни только надписи на дарственных венках проливают свет на образ Гааза: «Другу человечества», «Учителю милосердия», «Светлой памяти великого человеколюбца», «Отцу и покровителю сирот». До революции Гааз успешно заменял столичным детям Айболита. «Русское слово» сообщало в 1912 году: «…Состоялся первый районный детский праздник в память «доброго дедушки» Гааза. К часу дня 700 детей, питомцев различных приютов Сокольнического района, собрались на Сокольничьем кругу. С флагами, со знаменами, с плакатами на древках, на которых были начертаны изречения «доброго дедушки», с оркестром музыки Рукавишниковского приюта, несколько сот детей, собравшихся на кругу, представили красивую картину».