Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Русская интеллигенция народнического периода любила наделять крестьянина особыми качествами и добродетелью. Биография Сытина была образцовой для предпринимателя, вышедшего в люди из народных низов. «…Расширяя народный книжный рынок, вводя печатное слово в повседневный оборот жизни деревни и городского трудового населения, Сытин тем самым подготовлял массового читателя, прокладывая широкие пути для книги и печати в народную среду, умножая число читателя, который постепенно от лубочной картинки переходит к лубочной книжке и календарю, мало-помалу знакомясь с печатным словом». Находились у Сытина и недоброжелатели. Пуришкевич обозвал все его дело «школьной подготовкой второй русской революции». Пусть и длинными окольными путями, но книга нашла дорогу в народную среду. Постепенно росла грамотность, увеличивались тиражи газет, вслед за «Разбойником Чуркиным» и Натом Пинкертоном люди открывали Достоевского. А начиналось все с Никольской улицы.

XVI

Как запечатлевали прошлое

Хлебников. Милый фотограф, как он заботливо складывает свои тряпки… Давай его осчастливим: снимемся. Вдвоем. Ты будешь поливать слезами карточку, когда меня не станет: тебе это будет приятно. Утри нос, Миша, не надо… Здравствуйте, фотограф. Снимите нас, будьте добры.

Фотограф. Темно уже. Ничего не выйдет.

Хлебников. Что это? Какая прелесть, Миша, смотри! (Вытаскивает из-за декорации деревянный макет всадника без головы, на могучем коне без ног. В одной руке у всадника обнаженная сабля, в другой пистолет, из которого выходят клубы картонного дыма.) Понятно: сюда подставляется голова. Желаю увековечиться в таком виде. Да, мы хотели вдвоем? Так что ж – подставим две головы. Существует же двуглавый орел! Подставляй голову, Миша.

Фотограф. Поздно. И вы, кроме того, крепко выпивши, выдержки не получится.

Хлебников. Фотограф, вы безумец. Вы не понимаете, от чего отказываетесь. Завтра-послезавтра вы разбогатеете, продавая мой портрет. Подтверди, Миша.

Миша. Да, я подтверждаю. Разбогатеете.

Фотограф. Какой может быть портрет, когда солнце село. Давайте сюда лошадь.

Вера Панова, «В старой Москве»

Первые дагеротипы Москвы были получены еще на рубеже 1830—1840-х годов. Выдержка в то время могла достигать получаса, а черно-белые снимки частенько раскрашивал художник. Подобные снимки имели мало отличий от картин и гравюр, разве что точность изображения уже можно смело называть «фотографической».

Владелец магазина на Кузнецком Мосту К. А. Беккерс начал принимать частные заказы «на снятие улиц и зданий Москвы» в октябре 1839 года. За один отснятый «вид» предприимчивый коммерсант брал 50 рублей ассигнациями. «Фотографические аппараты» предлагались по 550 рублей: «Сия машина, изобретенная г-м Дагерром в Париже, посредством коей неумеющий рисовать может снимать всякие виды с удивительною точностью, уже везде известна по многочисленным описаниям во всех газетах и журналах». В 1856 году по случаю коронации Александра II Москву снимают с высоты птичьего полета и создают фотографическую панораму. В 1867 году с верхнего яруса храма Христа Спасителя владелец известного ателье Мартин Шерер отснял панораму города из 16 отдельных видов.

Во второй половине XIX века уличные сценки снимали достаточно редко. Повседневность всегда кажется чем-то скучным и будничным, а через десять-пятнадцать лет мы обычно хватаемся за голову: «Эх, нужно было не достопримечательности фотографировать, а трамваи, магазины и столовые».