Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

У нас мало памятников прошедшего: тем более должны мы беречь, что есть!

Н. М. Карамзин

О город! О сборник задач без ответов,О ширь без решения и шифр без ключа!

Б. Пастернак

Московские древности значительно пострадали за XX век, отличавшийся крутым нравом и противоречивостью. Сносы церквей из числа «сорока сороков», взрывы памятников, планы, оставлявшие от старых улиц лишь названия, не очень чистоплотные инвесторы… Практически каждый москвич вспомнит о судьбе Сухаревой башни и Красных ворот.

Значительно поредели богатства Кремля, с лица земли стирались церкви и монастыри. На Покровке больше не завораживает своим видом храм Успения – высотная доминанта центра, церковь, которой восхищались Наполеон, Растрелли, Достоевский и Лихачев.

Сплетения старых переулков небрежно рассекались скальпелем всесоюзного демиурга. В шестидесятые годы коренные жители оплакивали Собачью площадку. Нет больше Водопьяного переулка. Приземистые купеческие домики не считались особенной ценностью, поэтому их сносили быстро и практически безболезненно.

Отдельные искусствоведы старались выступать в защиту старой Москвы, но их голос не был заметен в бравурном потоке сообщений о темпах ввода в строй нового жилья. Да, конвейерный поток домов позволил решить острейшую жилищную проблему, но сделал московские окраины похожими до степени смешения. Однако Москва, смирившись со своей эклектичностью, продолжает привлекать ценителей и знатоков архитектуры.

За панельной многоэтажкой брежневских времен здесь прячется клуб времен авангарда, чуть дальше выглядывают, стараясь спрятаться от мира, виллы в стиле модерн и неоклассические доходные дома. Под зеленым убранством последних лип дремлют послепожарные домики и боярские палаты. Подобное смешение всего и вся показывает всю сложность и противоречивость отечественной истории. Архитектура является прямым отражением времени, когда мы много раз меняли свои приоритеты, хоругви, знамена, лозунги. Тем не менее, архитектурное наследие помогает москвичу найти себя, поднимает дух в нелегкие времена, дает человеку возможность гордиться своим высоким званием. В окрестные камни наши предки вложили свой труд и мастерство. За каждым поворотом в Москве прячется история.

Впрочем, мы редко можем по достоинству оценить архитектуру своей эпохи. «Хрущевки» и «брежневки» кажутся аляповатыми и монструозными, а наши потомки уже будут писать статьи и монографии о советской архитектуре второй половины XX века. XIX столетие кажется потомкам утонченным и упоительным, а меж тем Гоголь писал в 1831 году: «Мне всегда становится грустно, когда я гляжу на новые здания, беспрерывно строящиеся, на которые брошены миллионы и из которых редкие останавливают изумленный глаз величеством рисунка, или своевольною дерзостью воображения, или даже роскошью и ослепительною пестротою украшений. Невольно втесняется мысль: неужели прошел невозвратимо век архитектуры? неужели величие и гениальность больше не посетят нас, или они – принадлежность народов юных, полных одного энтузиазма и энергии и чуждых усыпляющей, бесстрастной образованности?» Герцен довольно едко отзывался о перестройке Москвы в 1810—1830-е годы: «Кому не прокричали уши о прелести, в которой этот феникс воспрянул из огня? А надобно признаться, плохо обстроилась Москва; архитектура домов ее уродлива, с ужасными претензиями; домы, или, лучше, хутора ее малы, облеплены колоннами, задавлены фронтонами, огорожены заборами… И какова же она была прежде, ежели была гораздо хуже?»