Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Когда Николай I взошел на престол, то выпустил специальный указ о бережном отношении к островкам старины: «Воля его величества в то же время есть, чтобы строжайше было запрещено таковые здания разрушать, что и должно оставаться на ответственности начальников городов и местных полиций». Должны были сниматься планы и выискиваться документы, проливающие свет на происхождение крепостей и строений.

Митрополит Филарет в 1829 году, памятуя о воле императора, наложил свое вето на проект подновления церкви Благовещения на Бережках и дал указание сделать такие приделы, чтобы они не уничтожали «древнего вида главной церкви». А. В. Щусев старался сохранить церковь на Ростовской набережной и специально спроектировал дом, огибающий храм с двух сторон. Помпезное здание, предназначавшееся для членов Союза архитекторов, увы, не смогло спасти жемчужину зодчества XVII века, в 1950—1960-е годы церковь была снесена. Благовещенский храм, сохранивший свой первозданный вид в XIX столетии, не пережил столетия XX.

На пороге великих реформ интерес к памятникам проявляет и Александр II. В конце 1850-х годов после реставрации открылись для публики палаты бояр Романовых на Варварке. Интерес царствующего дома подогревался изысканиями краеведов XIX века, утверждавших, что в здании появился на свет Михаил Федорович, первый правитель династии Романовых.

В современной Москве мы довольно часто слышим обывательские рассуждения о том, как должны выглядеть памятники старины. Квинтэссенцией всех выступлений является одна фраза: «Надо сделать так, чтоб красиво было». Критерии «красивого» при этом весьма приблизительны и расплывчаты. Необдуманная и наспех проведенная реставрация может нанести зданию больший вред, нежели десятилетнее пребывание под снегом и дождем.

Дилетантский подход к памятникам старины критиковал еще писатель А. К. Толстой, ратовавший за всемерное сбережение осколков старой Москвы. В 1860 году литератор отправляет письмо императору: «На моих глазах, Ваше величество, лет шесть тому назад в Москве снесли древнюю колокольню Страстного монастыря, и она рухнула на мостовую, как поваленное дерево, так, что не отломился ни один кирпич, настолько прочна была кладка, а на ее месте соорудили новую псевдорусскую колокольню. Той же участи подверглась церковь Николы Явленого на Арбате, относившаяся ко времени царствования Ивана Васильевича Грозного и построенная так прочно, что и с помощью железных ломов еле удавалось отделить кирпичи один от другого. Наконец, на этих днях я просто не узнал в Москве прелестную маленькую церковь Трифона Напрудного, с которой связано одно из преданий об охоте Ивана Васильевича Грозного. Ее облепили отвратительными пристройками, заново отделали внутри и поручили какому-то богомазу переписать наружную фреску, изображающую святого Трифона на коне и с соколом в руке. Простите мне, Ваше величество, если по этому случаю я назову еще три здания в Москве, за которые всегда дрожу, когда еду туда. Это прежде всего на Дмитровке прелестная церковка Спаса в Паутинках, названная так, вероятно, благодаря изысканной тонкости орнаментовки, далее – церковь Грузинской Божьей матери и, в‑третьих, – Крутицкие ворота, своеобразное сооружение, всё в изразцах. Последние два памятника более или менее невредимы, но к первому уже успели пристроить ворота в современном духе, режущие глаз по своей нелепости – настолько они противоречат целому. Когда спрашиваешь у настоятелей, по каким основаниям производятся все эти разрушения и наносятся все эти увечья, они с гордостью отвечают, что возможность сделать все эти прелести им дали доброхотные датели, и с презрением прибавляют: «О прежней нечего жалеть, она была старая!» И все это бессмысленное и непоправимое варварство творится по всей России на глазах и с благословения губернаторов и высшего духовенства. Именно духовенство – отъявленный враг старины, и оно присвоило себе право разрушать то, что ему надлежит охранять, и насколько оно упорно в своем консерватизме и косно по части идей, настолько оно усердствует по части истребления памятников. Что пощадили татары и огонь, оно берется уничтожить. Уже не раскольников ли признать более просвещенными, чем митрополита Филарета? Государь, я знаю, что Вашему величеству не безразлично то уважение, которое наука и наше внутреннее чувство питают к памятникам древности, столь малочисленным у нас по сравнению с другими странами. Обращая внимание на этот беспримерный вандализм, принявший уже характер хронического неистовства, заставляющего вспомнить о византийских иконоборцах, я, как мне кажется, действую в видах Вашего величества, которое, узнав обо всем, наверно, сжалится над нашими памятниками старины и строгим указом предотвратит опасность их систематического и окончательного разрушения…»[273] Характерно, что в том же году Алексей Толстой отправился в отставку.