Москва в эпоху реформ. От отмены крепостного права до Первой мировой войны

Девяностые! Бегают в гимназию и набираются впечатлений будущие классики Серебряного века. Обеспеченные родители способны обеспечить своим чадам достойное детство с кучей подарков, маленьких открытий, впечатлений. На сложных виражах XX века первые воспоминания станут для оперившихся москвичей золотым сном. Детские годы актрисы Алисы Коонен прошли в окрестностях Долгоруковской улицы. Отец рассказывал дочке о предках из Бельгии, далеких северных морях и частенько говорил: «Помни, ты фламандка, фамилия Коонен не склоняется». По вечерам Алиса с подругами играла в театр. К изрядно потрепанному стулу приклеивали бумажку «Вход по билетам» и разыгрывали короткие постановки собственного сочинения. После первого утренника в Большом театре Алиса долго кружилась по дому, придерживала полы воображаемой юбки и выписывала замысловатые пируэты.

Какой ребенок откажется от сладостей? Дети Долгоруковской улицы любили разглядывать ларек тети Поли, торговавшей лакомствами. «Чего только тут не было: пряники мятные, фигурные, розовые, медовые, тянучки, каждая вдвое больше, чем в магазине, обливные грецкие орехи, маковки и, наконец, знаменитые барбарисовые леденцы, ярко-красные, длиной чуть не в пол-аршина и толщиной по крайней мере с большой палец. Эти леденцы тетя Поля поштучно не продавала, а давала детям пососать на копейку. Выпросив дома копейки, мы гурьбой бежали к ларьку. Тетя Поля ставила нас гуськом и, обслуживая других покупателей, зорко следила, чтобы каждый сосал столько, сколько положено на его долю. На стойке у нее стояла кружка с водой, и каждый, прежде чем передать леденец другому, должен был ополоснуть его в воде. Тетя Поля была очень чистоплотна»[150]. В теплое время центром был двор. Постоянно заходили старьевщики, торговцы мелочным товаром, приносили пирожки, баранки, крендели, ягоды. Заглядывал шарманщик дядя Тимофей. Лепились «котлеты» из песка, детвора играла в индейцев, казаков-разбойников.

Владислав Ходасевич, появившийся на свет в 1886 году, ранние годы провел в Камергерском. Крестили будущего поэта в маленьком польском костеле, что прятался в Милютинском переулке. Первые детские воспоминания связаны с пасторальной местностью Петровско-Разумовское: «На шоссе стоит городовой. Он подходит к няне, говорит с ней, потом протягивает мне палец, я за этот палец хватаюсь, и городовой целует мне руку… Я должен даже покаяться, что знакомство с этим городовым (у него была русая борода и русые усы) продолжалось у меня очень долго. Я сравнительно часто бывал в Петровском-Разумовском уже после того, как мы перестали ездить туда на дачу, а городовой всё стоял на своем посту, только его перевели к паровичку. Таким образом, я рос у него на глазах. Когда уже был я взрослым, он неизменно козырял мне и спрашивал про моих родителей, про сестер и братьев. В последний раз я видел его в 1911 году»[151]

.

Торговля на рынке в районе Рогожского Вала

Памятуете о бурном развитии капиталистических отношений в дореволюционной Москве? Чрезмерно юный Ходасевич не мог стоять в стороне от вызовов эпохи. «Мне было лет шесть, мы жили на даче в Богородском, возле Сокольников. Там свел я дружбу с Алешей и Колей Щенковыми, детьми С. В. Щенкова, гласного московской городской думы. Отличные были мальчики, настоящие краснокожие, национально мыслящие могикане. Им подарили лоток с весами и гирьками. На лоток положили мы лопухов, изображавших капусту, какой-то пушистой травки, олицетворявшей укроп, еще чего-то – и превратились в разносчиков. Кухарки, няньки и матери должны были разыгрывать покупательниц. Часа через два мы им совершенно осточертели. Тогда я (именно я, на этом настаиваю!) придумал дело более прочное и занятное. В складчину образовали мы оборотный капитал примерно копеек в сорок. Купили на пятачок подсолнухов, плитку шоколада за пятачок, десяток папирос за шесть копеек, несколько карамелек – и открыли торговлю в парке, на широкой аллее, ведущей к танцульке. Мы продавали каждую папиросу за три копейки, каждую карамельку за пятачок, одну треть шоколадной плитки за пятачок же – и так далее. День был воскресный. Гуляющая публика так и теснилась вокруг нас – приходилось то и дело бегать в лавочку за новым товаром. Словом, у нас было уже рублей семь денег к тому горестному моменту, когда стоустая молва о нашей фирме дошла до слуха родителей. Всё кончилось грубою реквизицией товара, конфискацией капитала и трехголосым ревом. Видит Бог, мы ревели не оттого, что лишились денег. Не жадность нас окрыляла, но высокое спортивное чувство. Не мечта о богатстве, но сказочный рост самого предприятия – вот что восхищало нас, возбуждая любовь к труду, изобретательность, предприимчивость. Увы, современники нас не оценили…»