В 1897 году появляется электростанция на Раушской набережной, долго считавшаяся главной в городе. Близость к реке позволила в начале XX века установить паровые турбины. Мощность предприятия до революции составляла 20–30 тысяч лошадиных сил. Под руководством инженера Р. Э. Классона на электростанции внедрялись все самые передовые технические решения. В Москве с конца 1900-х годов работал и будущий автор плана ГОЭЛРО Г. М. Кржижановский. Глеб Максимилианович заведовал кабельной сетью города, писал научные работы, размышлял о внедрении торфа в качестве источника топлива. Квартира Кржижановского находилась на Садовнической улице – сказывалась близость центральной электростанции. Правда, электричество пока охотнее проводят в дома, нежели используют для освещения улиц. Вплоть до 1910-х годов в Москве конкурировали источники света на основе керосина, газа и тока. Газовые фонари на окраинах будут жить и в советское время.
Парк Сокольники, дальние аллеи
Москва провожала девятнадцатое столетие. Литературовед П. К. Губер так характеризовал три десятилетия спустя ушедший век: «…В его анналах только поражения, несбывшиеся надежды, горькие сожаления. Это век совестливый, мнительный, болезненно щепетильный, неспособный ни переносить страдания, ни причинять их. Его суждения о людях и вещах сплошь да рядом производят впечатление наивности и даже недалекости. Но вместе с тем он гораздо более сложен психологически: внуки знают и чувствуют многое такое, о чем деды не имели понятия. В отличие от XVIII русский XIX век умеет ставить, если и не разрешать, философские проблемы, в общественных отношениях он ищет справедливости, в религии он мистик, в политике простодушный идеалист»[163]
. Губер писал эти строки после развернувшейся войны, покончившей со старым строем, поэтому вспоминал о минувшем столетии с неким сожалением. «…XIX столетие представляется какой-то интермедией гуманности между двумя актами кровавой драмы. То была эпоха чувственная, легкомысленная, дерзкая, скептическая, очень умная и даже мудрая по-своему, но без всякой психологической глубины, без способности к рефлексии и анализу, почти без морального чувства, с религией, всецело приспособленной к государственно-практическим целям. Эта эпоха оглушала себя громом побед и громом литавр; упивалась наслаждениями в полном сознании их непрочности и мгновенности; тратила силы, не считая; не боялась смерти, хотя любила жизнь до безумия».Девятнадцатый век принес Москве лишь одно серьезное испытание, нашествие двунадесяти языков, но и после него столица быстро оправилась, кружилась в танце, гуляла в летних садах, заседала в кабаках. Некоторые историки раздвигают границы XIX столетия, перенося начальный этап в 1793-й год, а финальный – в 1914-й. Необыкновенное по силе потрясение заставило эпоху дворцов проститься с миром навсегда.