Мозг, исцеляющий себя. Реальные истории людей, которые победили болезни, преобразили свой мозг и обнаружили способности, о которых не подозревали

Один из учеников Томатиса был врачом, который скептически относился к тому, что звук может исправлять проблемы со слухом. Его отношение изменилось, когда жизнь его собственной дочери повисла на волоске. Рон Минсон был главным психиатром в пресвитерианском медицинском центре в Денвере и руководителем центра бихевиористских наук в медицинском центре Мери, где он преподавал до того, как занялся частной практикой.

Потеряв собственного ребенка в младенческом возрасте, он со своей женой Нэнси удочерил очаровательную малышку по имени Эрика. Здоровая и веселая в младенчестве, в первом классе она стала испытывать трудности с произнесением букв, переставляла слоги и не могла писать и считать. Ее голос был монотонным, она с трудом понимала других людей и не могла понять, шутят ли они, сердятся или чего-то требуют от нее. Она не смогла закончить первый класс и в каждом учебном году регулярно получала неудовлетворительные оценки.

Проницательный коллега Рона решил, что у нее могла развиться дислексия, поэтому они перепробовали все традиционные методы – частных учителей, специалистов по развитию речи и языка и специальное обучение, – но потерпели неудачу. Риталин и другие стимуляторы внимания лишь возбуждали ее. Эрика стала угрюмым, депрессивным и мятежным воином-подростком. Психологическое тестирование установило, что «большую часть времени она живет в мире фантазий, который характеризуется магическим мышлением». Антидепрессанты давали побочные эффекты, заставлявшие ее чувствовать себя еще хуже, чем при обычной депрессии. В старших классах средней школы ее навыки чтения оставались на уровне пятого класса, и она яростно противилась любым попыткам помочь со стороны родителей. В школе учителя уже давно поставили на ней крест, и к одиннадцатому классу она настолько отчаялась, что ушла оттуда и устроилась работать горничной, потом уборщицей на автомойке, а потом официанткой в ресторане быстрого питания, но была уволена отовсюду за дурное поведение или за опоздания на работу. В восемнадцать лет, когда ее сверстники обсуждали баллы аттестатов о среднем образовании и поступление в колледж, она смотрела в будущее и не находила там места для себя. Как и многие люди с расстройствами обучения, она опустила руки и стала задумываться о самоубийстве. Рон был опытным психиатром, но, казалось, ничего не мог сделать для человека, которому он больше всего хотел помочь.

Примерно в то же время другой коллега Рона отправился на конференцию и услышал рассказ Поля Модаля о том, как Томатис помог ему. Рон говорит, что он «счел это пустой тратой времени», поскольку рассказ звучал неправдоподобно. Но Эрика все глубже погружалась в депрессию, и Рон решил ознакомиться с работами Томатиса и его учеников. Он нашел одну статью на английском языке, «Окрашенный дислексией мир» Модаля.

«Я прочитал ее и заплакал, – сказал Рон. – Я наконец получил представление о том, что такое чувствовать себя пойманным этим миром».

Статья «Окрашенный дислексией мир» (в оригинале – “L’univers dyslexie”) была написана, когда Модалю было только двадцать восемь лет, но она остается одной из наиболее замечательных работ на эту тему, которые мне приходилось читать. Это недооцененный клинический шедевр. Психиатрия уделяет мало внимания расстройствам обучения. В «Диагностическом и статистическом руководстве по психиатрии» предлагаются лишь узкие категории с названиями вроде «неспособность к чтению». Для того чтобы удовлетворять этому критерию, вы должны получить определенный результат по стандартизованным тестам. Это подразумевает, что дислексия представляет собой лишь научную проблему.

Статья Поля вдребезги разбила эту идею. Вот как она начинается:

«Многим людям может показаться, что дислексия существует только в классных комнатах[331], поскольку это ярлык, обозначающий ребенка с проблемами чтения… Моя цель здесь – сосредоточиться на самом подростке с дислексией, на человеке, которого обычно не замечают за словом «дислексия», – именно потому, что такой ребенок постоянно живет со своей дислексией: в школе, на перемене, дома, со своими друзьями, в одиночестве и в своих снах. Он дезориентирует других людей, потому что сам дезориентирован. Фактически он проецирует на других свой внутренний мир, который описывает как “Окрашенный дислексией”».

Затем Поль говорит о том, что психотерапевты часто чувствуют себя беспомощными в обществе подростков с дислексией и бессильными справиться с их проблемами, в то время как сами подростки «играют роль, не имея ясного представления о том, чего они хотят». Он пишет, что «прямые и открытые взаимоотношения с такими подростками часто бывают невозможными». Это объясняло, почему учитель в системе школьного образования, даже готовый помочь, в конце концов может списать ребенка со счетов; почему родители часто попадают в тупик и почему диагностическая система, из-за неверного описания дислексии в классических учебниках, практически игнорирует это состояние. Дислексия дезориентирует всех, кто имеет отношение к ней.