Даже добросовестные учителя «окрашиваются дислексией» в попытках наладить контакт с такими подростками; они раздражаются и приписывают им всевозможные пороки, называя их «ленивыми, праздными, тупыми, грубыми, невнимательными или попавшими под дурное влияние». А «поскольку эти ученики сразу показывают свое расстройство окружающим, они часто служат козлами отпущения для своих сверстников».
Пол сравнил состояние дислексии с посещением чужой страны с незнакомым языком:
«Иностранец знает, что он хочет сказать, но способен выразить это лишь неполным или несовершенным образом. Скудный словарь и плохо составленные фразы, которые он использует для выражения своих мыслей, являются единственной возможностью хоть как-то передать суть. Смысловые нюансы невозможны… Иностранец действует на основе частичного понимания слов собеседника, что не всегда соответствует изначально заложенному в них смыслу… Усилия, необходимые для поиска верных слов и попыток понять, что говорят другие люди, требуют такой сосредоточенности, что иностранец вскоре теряет нить своих мыслей и быстро устает».
Его уверенность в себе пошатнулась; он боится новой обстановки, испытывает хроническую ностальгию по чему-то неведомому и в конце концов замыкается в себе.
Потом Поль добавил нечто новое: хотя дислексия предположительно является речевой проблемой, но
«…многие люди, страдающие дислексией, живут с практически постоянным ощущением дискомфорта в своем теле – состоянием, которое они не могут контролировать или преодолеть… Они «окрашены дислексией» и в отношении к своему телу. Их движения часто неуклюжи, и кажется, будто собственное тело мешает или ограничивает их… Они не знают, что делать со своими конечностями, особенно с руками. В их осанке, расслабленной или напряженной, отсутствуют гибкость и естественность».
Психологический эффект всех этих проблем выражается в желании найти место, где «нет надобности в языке». Но «увы, для дислексика нет родины, куда он мог бы вернуться». Он не может поддерживать остроумный разговор с одноклассниками. Находясь на отдыхе, он не может наслаждаться общением с другими детьми, играми или спортивными занятиями. Для того чтобы ускользнуть от реальности, он погружается в воображаемый мир сновидений, мечтаний, фантазий и рассеянности. Он является незрелой личностью и в подростковом возрасте становится уязвимым перед действием алкоголя и наркотиков. Он может увлекаться маргинальными движениями или попасться в руки «торговцев мечтами», мошенников и манипуляторов. Из-за всех этих проблем подросток с дислексией вскоре становится невротиком или впадает в глубокую депрессию с мыслями о самоубийстве. По словам Поля, психотерапевты попадают в тупик при контакте с дислексиками, поскольку их главный инструмент – это вербальное общение. Дислексик не может выразить свои проблемы в словесной форме; самоанализ без каких-либо способов решения проблемы лишь бередит старые раны.
В 1989 году Рон сказал Эрике, что слышал о программе, включающей прослушивание музыки, которая может помочь ей, и добавил, что хочет пройти всю программу вместе с ней. Он отвез ее в центр прослушивания звуков и обучения в Финиксе под руководством Билли Томпсона, где часто бывал Поль Модаль, дававший полезные рекомендации. Хотя Эрика была явно склонна к самоубийству, психиатр решил, что ей не понадобится госпитализация, если отец постоянно будет рядом с ней. «Поэтому мы оставались вместе в отеле целых три недели, пока не прошли пятнадцать сеансов прослушивания, – говорит Рон. – Я надеялся, что она научится читать и преодолеет дислексию, а потом