Мозг, исцеляющий себя. Реальные истории людей, которые победили болезни, преобразили свой мозг и обнаружили способности, о которых не подозревали

К его удивлению, депрессия исчезла почти мгновенно. Ее сновидения наяву прекратились. Психическая и физическая энергия восстановилась за четыре или пять дней, и она буквально расцвела. Самая большая перемена заключалась в том, что теперь она без труда могла говорить о своих мыслях и чувствах. (В моих терминах, нейронная стимуляция ретикулярной активирующей системы мозга привела к нейромодуляции ее циклов сна и бодрствования и затем к нейронной релаксации, которая в свою очередь запустила восстановление энергетических резервов организма.) Теперь Эрика могла регулировать свое настроение, учиться и различать свои эмоциональные состояния. Этап нейронной релаксации включал активизацию ее парасимпатической системы, что привело к развитию навыков социального взаимодействия. Теперь она могла свободно общаться с другими людьми. Рон обратил внимание, как четко Эрика теперь выражала свои мысли; он еще не слышал, чтобы она говорила так ясно. Пораженный и обрадованный скоростью перемен и ее неожиданной откровенностью, однажды вечером он спросил ее, почему она так упорно сопротивлялась прежним попыткам родителей помочь ей. Она ответила: «Все, чего вы добились предыдущими методами терапии – это показали мне, как много я не могу делать. Поэтому я замкнулась в себе. Я чувствовала себя так, словно должна находиться на другой планете и не принадлежу к этому миру. Я ждала смерти».

«Когда я услышал о ее страданиях и о том, что у нее не оставалось никакой надежды, то сказал: “Эрика, мне очень жаль. Я не знал, просто не знал”. А она ответила: “Все нормально, папа, ты же не понимал”».

Рассказывая мне об этом разговоре, состоявшемся много лет назад, Рон заплакал. «Я по-прежнему чувствую это. Я так сильно хотел помочь дочери, но был беспомощным, испуганным и сердился на нее за то, что она не хотела стараться. Я просто не понимал этого. Когда я узнал, какой несчастной она была и как мои попытки помочь ей только ухудшали дело, мы с ней стали близки, как никогда раньше».

Эрика так же откровенна в рассказах о своих воспоминаниях, как и ее отец. «Я была очень сердитым ребенком. Когда делала себе больно, то не плакала, а злилась. Я чувствовала, что никуда не могу вписаться». Она рассказала мне, как близко она подошла к самоубийству. Но ее некогда бесцветный голос теперь богат интонациями, звучит тепло, красиво и выразительно. Она вспоминает те дни, когда впервые надела наушники и услышала скрипучую музыку. «Через два дня я могла сидеть в отеле и разговаривать с отцом о моих чувствах». Она сказала отцу, что впервые ощущает, как ее слушают и слышат, и что до сих пор она ни разу в жизни не чувствовала такой близости с другим человеком.

Может возникнуть искушение объяснить прорыв Эрики ее осознанием того, как сильно отец любит ее, о чем свидетельствовала его готовность пройти курс терапии вместе с ней. Но это не было бы настоящим объяснением. Эрика сказала мне, что всегда была «стопроцентно уверена в том, что родители любят меня», даже в самые худшие периоды. Они с отцом много раз пытались сблизиться, но каждый раз терпели неудачу. «Раньше мне казалось, что он говорит обо мне, а не со мной, поскольку мой мозг не определял звуки так, как это происходит у других людей. Я просто не понимала его. После Томатиса я поняла, что он говорит. Через три-четыре дня в Финиксе я просыпалась более счастливой, бодрой и энергичной. Однажды я смогла подсчитать стоимость ланча, пока меню было перевернуто вверх ногами. А математика всегда была для меня самым трудным предметом, да и чтение давалось нелегко».

После активного этапа ее уверенность в себе поднялась на новый уровень. Она получила свою первую постоянную работу администратора в парикмахерском салоне, а потом доросла до менеджера. Она заочно получила аттестат об окончании средней школы. В конце концов она получила работу в банке, где проработала пятнадцать лет, ежедневно оперируя миллионами долларов. Сейчас она жадно читает, и единственное сохранившееся у нее проявление дислексии – она иногда пишет буквы наоборот, когда устает.

Для Рона совершенно непредвиденной была перемена его собственного ритма сна и бодрствования. Теперь он чувствует себя бодрым и отдохнувшим после четырех-пяти часов ночного сна. Он стал более спокойным и лучше осознает свои эмоции. Он обнаружил, что может прощать затаенные обиды. Узел напряжения, затянутый в его животе тридцать лет назад, исчез без следа. Можно, конечно, попробовать объяснить этот прилив бодрости облегчением отца, который увидел, как закончились страдания его дочери, но это было больше, чем просто облегчение, потому что перемены сохранились на десятки лет. Впоследствии он написал, что все, пережитое им вместе с Эрикой, «противоречило моему опыту клинического психиатра[332]. Более того, все это произошло без участия медицинских препаратов». Рон Минсон начал изучать французский язык и отправился в Европу, чтобы учиться у Томатиса.