Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого

Мое незаконченное дело, мой главный отложенный вопрос: используют ли старые ослабленные Материнские деревья пихты Дугласа – болеющие, испытывающие стресс от засухи из-за изменения климата или просто готовые уйти из жизни – свои последние мгновения для передачи оставшейся энергии и веществ своему потомству? Поскольку умирает очень много лесов, мы должны выяснить, оставляют ли старейшины что-то после себя. Мы с Юань Юань уже видели: пихты в состоянии стресса передают соседним соснам больше углерода, чем здоровые; а Аманда установила, что рядом со здоровыми молодыми Материнскими деревьями растения-родственники подпитываются лучше, чем чужаки, и их микоризные грибы получают больше углерода. Однако пока мы не выяснили, передают ли умирающие Материнские деревья остатки углерода побегам растений-родственников за пределами грибной сети. Мы не удостоверились, что углерод, передаваемый в грибы, улучшает приспособленность родственников. Мы не знали, используется ли углерод, посылаемый Материнским Деревом, для повышения выживаемости его потомков, или гриб-посредник оставляет этот углерод себе.

И если близость смерти заставляет Материнское дерево направлять еще больше веществ в фотосинтетический механизм своих детей, это будет иметь последствия для всей экосистемы.

На получение ответа уйдут годы. Но прежде мне требовалось подняться по больничной лестнице, чтобы начать вливания паклитаксела.

Препарата, получаемого из тисового дерева.

– Ты должна взять себя в руки ради Навы, – сказала Робин, пытаясь скрыть беспокойство.

Я разглядывала подарки, которые нужно было упаковать. Вены, изрешеченные следами от уколов, белое от инфекций горло, зудящая лысая голова. Бутерброды с салями, которые я пыталась приготовить на день рождения, вызывали отвращение. Лекарства и составленная Мэри диаграмма по отслеживанию приема таблеток лежали в застекленном шкафу. На виду остались иглы для инъекций филграстима в живот – напоминание о ежевечернем ритуале. Во рту был привкус дерьма – буквально. Тошнота оказалась не такой сильной, как после вливания паклитаксела, но я сильнее уставала. Мне было трудно наслаждаться тем, что значило для меня больше всего: временем с дочерьми.

– Я не могу.

– Ты можешь, – спокойно отозвалась она.

Она доделала бутерброды и завернула их в вощеную бумагу.

Робин появилась в последние недели, когда Мэри была в отъезде. Она спала в коридоре возле моей комнаты, просыпаясь от каждого стона. Каждый день приходила сразу после уроков в первом классе и готовила ужин.

В дверь заглянула Нава. Сегодня ей исполнилось тринадцать. Она надела любимое платье, темно-бордовое с розовыми цветами, – напоминание, что 22 марта – первый день после прихода весны[62]. Через час в Лейксайд-парке, в нескольких кварталах от нашего дома, соберутся пять ее подруг. Она подняла на меня глаза цвета морской волны и спросила, все ли готово к ее празднику.

– О, мое солнышко. – Я поднялась со стула. – Скоро буду в парке.

Бутерброды, газировка, шоколадный торт. Я подкатила тележку с едой и воздушными шариками к столу для пикника. Снег лежал пятнами, клены и каштаны протягивали голые ветви, розы укрывались мешковиной, однако песок до самой воды был уже истоптан. Ханна и бабушка Джун пришли, когда тетя Робин раскладывала желтые салфетки и чашки – любимый цвет Навы; они настояли, чтобы именинница открыла подарок – кружку цвета морской волны с надписью «Нава» черными буквами. Бабушка Джун положила перед Навой крошечную коробочку со словами:

– Бабушка Уинни подарила мне эти часы, когда мне было тринадцать. Теперь они твои.

Порой мама делает все, как надо.

Нава примерила часы – жемчуг на овальном циферблате, браслет из переплетенных золотых и серебряных сердечек.

На бумажных тарелках были изображены балерины. Девочки ели бутерброды и пили оранжевую газировку, окрашивавшую их губы, а мы втыкали свечи в торт с желтой надписью «Нава» по шоколадной глазури. Раньше я устраивала на дни рождения дочек поиски сокровищ – с продуманными подсказками, лабиринтами и призами. Сегодня Ханна предложила устроить яичную гонку и принесла упаковку яиц и шесть ложек. По ее просьбе я выстроила девочек в ряд, вручила каждой ложку и крикнула «Марш!» Они с хохотом помчались к финишу со своей ношей, яйца падали и разбивались у всех, включая Наву.

С озера дул легкий бриз, на холодном ветру покачивался первый в этом году парусник, вздымались голые белые конечности одинаковых тополей, красным светились кроны берез, темнели в ожидании весны ветви сосен и пихт.

Расставив свечи, я неуклюже чиркнула спичкой и прикрыла ее руками, чтобы ветер не задул пламя.

– Загадывай желание! – сказала тетя Робин.

Пока Нава вбирала воздух, я загадала, чтобы все мы были здоровы, и я скоро снова оказалась с моими деревьями, и мы вместе задули свечи – просто для гарантии. Последний огонек мерцал, пока ветерок не задул его, и мы спели «Happy Birthday». Над нами парила кукша. Широко улыбнувшись, словно луна, Нава произнесла:

– Спасибо, мама.

Я прошептала:

– Солнышко, перед тобой целый мир.