На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

«Перешел» – от чего-то к чему-то, фиксирует публикатор, даже не столько путая процесс с результативным мигом, сколько пренебрегая становлением. Вопрос «как перешел?» Кузьминский и не ставит. Теперь можно говорить, что принцип Вл. Эрля, воплощенный в издании собрания произведений Аронзона, являет собой установку на становление той новой поэтики, которую заметили многие, но не многие смогли описать.

Такое «описание поэтики», которое мыслится Кузьминским как определение границ – «ахматовская школа», «неообэриутская школа», «филологическая школа» и т. д., – с точки зрения составителя АГЛ, еще приемлемо: не привнося ничего неожиданного, оно не несет утрату новизны, свежести. Но как только речь заходит о медленности постижения, Кузьминский настораживается – не привнесено ли в восприятие поэзии рациональное начало, которое может не только обесценить подвижничество поэтов, но и понизить энергию, исходящую от стихов, так необходимую для движения дальше, для «новых путей слова». Ведь сам публикатор не упускает из виду, что он тоже принадлежит к содружеству «непризнанных гениев», что создаваемый совместно текст находится в постоянном становлении (in progress).

По мысли Кузьминского – правда, прямо нигде не высказываемой, – поэты за рождение красоты платят по самой высокой цене. И не высказано это прямо во многом потому, что Кузьминский в основном избегает пафоса, предпочитая снижать градус трагического особым стилем, подчеркивающим авторскую ангажированность. И вместе с тем автор создает образ себя, причастного к этой разношерстной, не всегда пристойной действительности, из которой трудно, с усилием произрастает поэзия.

Печать личного участия, причастности делают взгляд Кузьминского живым и непосредственным. Не пренебрегая явными противоречиями самому себе в характеристиках многих авторов, составитель АГЛ создает многослойный неоднозначный образ интересного ему поэта, к которому благодаря комментариям и отношение складывается как к живому (см. эпитет в названии антологии «Живое зеркало»). Кузьминский не исключает возможности собственных ошибок, часто высказывается гада-тельно; но всё должно избываться принципом «главное – “мы”». К примеру, любопытно, что, открывая в АГЛ фотографией (фотоколлажем) подборку Альтшулера, идущую сразу за публикацией текстов Аронзона, Кузьминский подписывает ее: «Справа Аронзон, слева, за решеткой, вероятно, Алик Альтшулер. Кому бы еще?» [Там же: 134] – хотя там представлены два лица Аронзона. Публикатор неточен, что объясняется многими причинами, вполне простительными, если учитывать ситуацию передачи многих фактов из вторых рук; но его выводы и утверждения часто слишком категоричны и безапелляционны, что может еще не раз сослужить плохую службу будущему историку. Кузьминского, кажется, это не очень волнует: он сознает, что единственно ценное – не в фактах, а в поэтическом слове, приобщение к которому любое чувство, даже такое как зависть – пусть самая бескорыстная, «белая», – делает блаженным, святым, «…вот гимн друзьям. И какой! Как мне больно, что я – не из них. Как мне завидно Алику, Жене…» – признается в своей печали комментатор, называя ближайших друзей поэта: Александра Альтшулера и Евгения Михнова-Войтенко [Там же: 128].

Все публикуемые тексты Аронзона Кузьминский в АГЛ делит на несколько частей, в основном используя прозаические вставки от себя, сообщающие разные сведения или комментирующие необходимые для понимания места. После 23 стихотворений, открывающих подборку и являющихся, с точки зрения публикатора, самыми выигрышными для представления поэта, следуют тексты, отнесенные к ранним, о которых говорится коротко: «…ранний Аронзон абсолютно не смотрится» [Там же: 107]. Но туда, помимо «Послания в лечебницу», попало и стихотворение «На стене полно теней…» с датой «1959» вместо 1969 (им открывается эта часть подборки). Похоже, Кузьминский слишком доверился дате, не обратив внимания на совсем иную поэтику – чистоту и подвижность композиции, множественность повторов, логические разрывы между стихами, открытость финала… После отступления о схожести раннего творчества представляемого поэта с другими следуют еще восемь стихотворений (включая циклы «Валаам» и «Лесное лето»), а затем – ряд текстов, в основном имеющих посвящения друзьям. Далее расположены «Запись бесед» и четыре прозаических текста, входившие прежде в антологию «Лепрозорий-23». Завершают публикацию «Дуплеты», взятые из антологии В. А. Андреевой и А. Б. Ровнера «Гнозис», и шуточно-печальное стихотворение «Невысокое солнце над Биржей…», сообщенное Н. Раковской. Публикатор не скрывает сожаления, что некоторые стихи ему недоступны, хотя памятны отдельные строки (например, «…Хорошо гулять по небу, ⁄ Вслух читая Аронзона…» [Там же]).