На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Таким образом, перенесение мандельштамовского «почвенного» кода в Ленинград отчасти уже осуществилось Ахматовой («Родная земля» подписана: «Ленинград. Больница. Гавань»).

Она же сделала его и более «народным», и коллективным. У Кривулина мы не найдем эту всенародную ноту: «мы» у него обычно ограничивается подпольной общиной. С другой стороны, Кривулин отказывается и от индивидуальной поэтической «веры», сопровождающей мандельштамовское приближение к земле. Если субъект Мандельштама говорил: «Звучит земля – последнее оружье», то Кривулин, по сравнению с этой самоуверенностью, предстоит как нарочно обезоруженный: дерзкое «га!» Мандельштама неповторимо. «Лежание в земле», актуализированное, по-видимому, в «Родной земле» Ахматовой – «Да, я лежу в земле, губами шевеля, ⁄ Но то, что я скажу, заучит каждый школьник» (1935) [Мандельштам 2009: 199–200], – герою Кривулина уже не дано. Далее: «…заучит каждый школьник» – как же пробиться хотя бы мысленно к читателям (тем более к школьникам) в условиях неофициальности? Наконец, третий важный текст Мандельштама в «земляном» контексте: «Я к губам подношу эту зелень…» (1937): «Я к губам подношу эту зелень, ⁄ Эту клейкую клятву листов, ⁄ Эту клятвопреступную землю: ⁄ Мать подснежников, кленов, дубков. // Погляди, как я крепну и слепну, ⁄ Подчиняясь смиренным корням» [Там же: 241]. Во всех этих стихах Мандельштама всегда есть какой-то обмен между нисходящим художником и землей и, соответственно, обещана какая-то награда за это нисхождение. Отчетливо, хоть и издали, дает о себе знать эхо «реального символизма» Вяч. И. Иванова и векторов его аксиологии. Так, в статье «О границах искусства» (1913) Иванов писал:

С каким же запасом познания нисходит художник из сферы высших реальностей в дол реальности низшей? <…> С каким запасом познания нисходит он к той персти, глине, из которой должен лепить? С тем, опять-таки и прежде всего, познанием, что самая эта глина – живая Земля, находящаяся в изначальном и природном соотношении с высшими и реальнейшими правдами бытия. <…>

[Иванов 1974: 644]