На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

По отношению к этой «нисходящей» логике Иванова Кривулин, безусловно, маркирует точку невозврата, как бы часто ни повторялись слова об «архаичности» его поэзии (вспомним характеристику Кузьминского, о которой говорилось ранее). Кривулин, конечно – поэт с острым сознанием архаики, и в этом смысле, может быть, он и архаист, продолжающий линию Иванова. Но это не значит, что подобный архаизм функционирует относительно беспроблемно (как, скажем, в религиозной поэзии его современника О. А. Охапкина). Посмотрим еще раз на первые и последние строки «Городской прогулки». Лирический субъект с самого начала запускает песок, то есть потенциальный «хрящ иной», к себе в рот. Неизвестно, как именно он туда попал, но песок – и само слово «хрящ» со своим звучанием – скрипит на зубах[681]. В конце лирический субъект наглядно демонстрирует Боратынскому, какое усилие требовалось бы, чтобы осуществить его поэтический эксперимент без романтизма: он показывает поэту XIX века невозможность плодоносного контакта с землей. После блокады город является в самом прямом смысле «мертвой» землей. Замена («стезя иная слову» Боратынского) как благополучная символическая трансакция недостаточна, лирический субъект возражает, так как она требует от поэта жертвы всем собой. Но такая жертва была бы бессмысленной, потому что она бы ничего не доказала. Тем не менее в конце подчеркивается мощная тяга вниз, к свежей смоле, пока та не остыла. Вспомним пресловутую тягу (каламбурную, но не только) стихов к стихии – описанную М. Н. Эпштейном [Эпштейн 2007]. Конвенциональное использование созвучия «стихия/стих» (др. – греч. OToixoq/oTlxoq) мы находим, например, в петербургской поэзии Охапкина: «Кто там скачет, хохочет и вьюгой гремит? ⁄ Это Санктъ-Петербургъ. Бронза, хлябь и гранит. // Не Орфей, не Евгений, но, ветром гоним, ⁄ Со стихией – стихия – беседую с ним» («Санктъ-Петербургъ», 1973) [АГЛ 4Б: 70]. Но был относительно недавний яркий образец: А. А. Блок в речи 1920 года перед основанным недавно Союзом поэтов настаивал на необходимости «выхода в мир» как обязательном условии «стихийной» поэзии: «…стихи, не связанные со стихиями, останутся стихами, как это бывало весьма часто, и не получится никакого нового устремления, а получится только облегчение внешней обстановки отдельных лиц, то есть освобождение некоторого количества творческой энергии» [Блок 1962:436]. Блок пытался идти в ногу с историческим катаклизмом. В геопоэтике Кривулина же, как мы увидим в дальнейшем, функционирование неоромантической связи «стиха» со «стихией» ставится под вопрос – и в то же время еще более усиливается. Кривулин будто бы воспринял знаменитые слова Блока как конкретный вызов уже в совершенной другой ситуации, а именно – для исследования следов (или «ран», на поэтическом языке поколения) произошедших катаклизмов.

3. Устный контакт с «землей» города: поэтический радикализм Кривулина

Рассмотрим отдельные места в стихотворениях Кривулина первой половины 1970-х годов, в которых моделируется специфическая тяга, а именно близость «устного» феномена (рта, языка, уст, губ, слова) с «землей». Начнем со стихотворения «Внутренне готовимся к зиме…» (1972/73) о замерзании жизни в снежной белизне. Оно заканчивается следующими строфами:

Исподволь готовимся. А там —ясные глаза и смотришь прямо.

Вот поземка. Вот лопата. Яма.Рваная земля прильнула к сапогам.Эта – из-под снега – чернота,

эта обнимающая ноги…Словно распадается на слоги,словно ком земли, заполнивший уста!

[Кривулин 1988, I: 87]

Вспомним, что у И. Ф. Анненского, о котором Кривулин в Ленинградском университете написал свою дипломную работу, в стихотворении «Петербург» (1910) представлен снег, «облипающий плиты» [Анненский 1990: 186]. У Кривулина «земля прильнула к сапогам», ее чернота как бы обнимает ноги, которые парономастически становятся «слогами». А дальше доходит до прямого «устного» контакта. Образ последней строки не локализован точно, но самое вероятное положение говорящего (вернее, уже не говорящего) в конце – на полу, лицом вниз к земле.