На Ельнинской земле

Летние гимназические каникулы 1917 года начались почему-то раньше обычного. Во всяком случае, уже в середине мая (по старому стилю) я приехал в свою Глотовку, чтобы провести в ней все лето. Лето оказалось очень беспокойным для меня, на что, впрочем, я не жаловался, наоборот, это беспокойство нравилось мне, оно как бы делало мое существование более полезным для других, чем раньше. Ну, конечно, и самому себе я начинал казаться фигурой более значительной…

Все объяснялось, по-видимому, тем, что Февральская революция вселила в меня (да и только ли в меня одного?) иллюзию, что деревня начнет (а может быть, уже начинает) жить по-новому, по-другому, не так, как раньше. И это не могло не радовать меня. Поэтому я живо интересовался абсолютно всем, что происходило вокруг. А во многих случаях и сам принимал посильное участие в происходящем.

Началось с того, что я почти каждый день стал бывать в волости, то есть в том здании, где раньше помещалось волостное правление, а теперь работал волостной исполнительный комитет, избранный на волостном сходе крестьян. И уже сознание того, что волостью управляют люди, избранные народом, а вовсе не какой-нибудь волостной старшина, которого в былые времена фактически назначал земский начальник, уже это одно значило для меня очень многое. И я внимательно и с большой заинтересованностью следил за тем, как работает волостной исполнительный комитет, я бывал на волостных сходах, слушал, как выступают крестьяне, на что они жалуются, чего хотят…

И хотя никто не просил меня об этом, я иногда уходил в самые отдаленные деревни, чтобы вслух почитать мужикам газету, поговорить с ними, рассказать им, что делается в стране. Должен признаться, что я и сам-то многого не знал и не понимал, но я делал то, что мне казалось полезным и нужным и о чем у меня все же было известное представление.

Я так гордился переменами, которые вот-вот произойдут или уже происходят в Глотовке, что даже открытие в ней почтового отделения (одного на всю волость!) воспринял как нечто небывалое, как некий символ того, что деревня шествует вперед, что она растет и что чем дальше, тем будет лучше. Тут я вспомнил даже прочитанный где-то анекдот о двух профессорах. И выходило так, что анекдот тоже говорит как бы в мою пользу.

А анекдот такой. Два профессора заключили пари: во время каникул один из них должен был написать по-латыни письмо другому. А другой — тоже по-латыни — ответить первому. Выигрывал тот, чье письмо оказалось бы короче. Первый профессор написал: «Eo rus», что значило: «Еду в деревню». Казалось, что написать письмо короче этого просто невозможно. Однако второй профессор не растерялся. Он ответил: «I», что значило: «Поезжай».

Я был необыкновенно доволен, что и с Глотовкой, а заодно и со мной произошло нечто подобное. Чтобы послать мне письмо, достаточно было написать на конверте всего два слова: «Глотовка — Исаковскому». Кратко, почти как в анекдоте. Ни в одну деревню не пошлешь письма с таким адресом. А вот в Глотовку можно!

2

В первые же дни после приезда я познакомился в волисполкоме с помощником секретаря Корнеем Чекановым — молодым парнем, который был повзрослее меня лишь года на два. Чеканов, однако, не любил, когда его называли просто помощником секретаря, и всегда старался подчеркнуть, что он старший помощник, хотя такой титул придумал, вероятно, сам, поскольку младшего помощника секретаря в штате волисполкома вообще не было и старшинствовать Чеканову было не над кем.

И может быть, отчасти поэтому Корней однажды сказал мне:

— Подавал бы ты заявление, чтобы тебя зачислили младшим помощником секретаря… Хоть немного, а подзаработал бы за лето. Ведь правда же!.. Так зачем же тебе шататься понапрасну?

Предложение Чеканова мне понравилось. Я и сам хотел того же и если не предпринимал ничего практически, то только потому, что от многих слышал одно и то же: все штатные места в волисполкоме заняты, и никого принимать туда на работу не будут. Мне и Чеканов говорил о том же, но при этом он добавил:

— Председатель собирается просить у волостного схода разрешения взять второго помощника секретаря. А то работы с каждым днем все больше и больше, и вся она ложится только на меня… Секретарь-то наш выборный, сам знаешь какой: подписать бумажку он еще сумеет, а вот составить ее либо написать, тут уж никак у него не получается…

На небольшом четырехугольнике белой писчей бумаги я написал просьбу о зачислении меня на работу в качестве младшего помощника секретаря. При этом вспомнил, что всего лишь год тому назад я, помогая работавшему в нашей волости Марку Шлавеню, не раз сочинял всевозможные канцелярские послания. Это дало мне повод приписать к своей просьбе: «Канцелярское дело знаю хорошо…»