Читаем На Ельнинской земле полностью

Результатов я ждал нетерпеливо, хотя и не очень-то надеялся на успех. А точнее, не надеялся вовсе. Суть состоит в том, что мне, оказывается, предстояло преодолеть не одну преграду, а целых две. Нужно было, чтобы волостной сход не только установил должность младшего помощника секретаря, но также и то, чтобы на эту должность попал именно я, а не кто-либо другой, чтобы сход не провалил мою кандидатуру при голосовании.

— Неужели, — спрашивал я у Чеканова, — волисполком или даже один председатель не может принять на работу помощника секретаря? Неужели должна голосовать вся волость? К чему это?

— У нас все голосуют на волостном сходе, — ответил Чеканов. — Так полагается…


Волостные сходы созывались каждое воскресенье. Происходили они (конечно, если не было дождя) на лужайке перед зданием волисполкома, куда обычно выносили небольшой столик и стул, чтобы можно было писать протокол. В повестку дня схода действительно вносились самые «разнокалиберные» вопросы: и такие, решать которые должен был именно сход, но и такие, которым грош цена и которые в одну минуту свободно мог решить председатель либо секретарь волисполкома. Кто-то завел такой порядок, что все должен решать сход, этого порядка и продолжали придерживаться. Я слабо разбирался в вопросах демократии и потому никак не мог понять, хорошо это или плохо. Иногда казалось — хорошо, поскольку сам народ решает свои дела, иногда же все это превращалось в явную нелепость, когда совершенно пустое дело тянулось чересчур уж долго.

Я очень боялся, что не наберу большинства голосов и вся моя затея с работой в волисполкоме пропадет ни за что. Меня, думал я, знают лишь в окрестных деревнях. Но ведь волость велика, и большинство ее жителей не знает обо мне ровным счетом ничего. А это явный провал…

Однако я ошибся. Никакого противодействия моя кандидатура не встретила. Может быть, мне помогло доброе имя отца, который более пятнадцати лет, как говорили тогда, «ходил в почтарях» и которого знали, конечно, гораздо больше, чем его сына. Словом, решение волостного схода было такое: меня принимали на работу в волисполком в качестве младшего помощника секретаря с окладом жалованья сорок рублей в месяц.

Вот теперь Корней Чеканов действительно получил все права называться старшим помощником секретаря, поскольку в моем лице появился младший. И по жалованью я тоже считался младшим: старший помощник получал на пять рублей больше моего.

3

Может быть, я и соврал, когда в своем заявлении сделал приписку, что «канцелярское дело знаю хорошо». Но если соврал, то лишь самую малость. Многое я действительно уже знал. А потом очень быстро усвоил и то, чего не знал. Я научился писать любые справки, мог составить ответ на любой запрос, вел протоколы всевозможных заседаний, умел выписывать паспорта, вел приходно-расходную книгу и делал многое другое, не отказывался ни от чего. Если к этому добавить, что ни Корней Чеканов, ни я никогда не считали часов, проведенных за канцелярским столом, то у нас было полное право похвалиться, что работаем мы хорошо. Во всяком случае, мы никогда не лодырничали, не валяли дурака, и волостное начальство было нашей работой довольно.

Вскоре, однако, положение в волости изменилось, притом изменилось не в лучшую для меня сторону.

Надо сказать, что члены волисполкома и даже председатель его обычно не оставались подолгу на своих местах: одни уходили по собственному желанию, видя бесполезность своей работы; других — по чьему-либо заявлению, заявлению чаще всего нелепому и необоснованному, — волостное собрание исключало из состава волисполкома. Словом, волостная власть была крайне неустойчивая, текучая.

На этот раз «подал в отставку» председатель волисполкома, считая, что работать в волости ему невыгодно, да и сам он не пригоден для этой работы.

Он нередко говорил:

— Вот-вот страда деревенская начнется, а я сижу здесь с утра до вечера да бумажки перебираю… Нет, не мое это дело. Пусть другие попробуют, может, что и высидят… А с меня хватит…

Как всегда, для выбора нового председателя назначили волостной сход, который должен был состояться в ближайшее воскресенье. Не знаю, что и как происходило на этом сходе, потому что меня по каким-то срочным делам послали в одну из отдаленных деревень волости. Но каково же было мое удивление, когда я узнал, что новым председателем волисполкома избрали бывшего земского начальника Николая Галкина! Ничего более неожиданного для меня, ничего более нелепого нельзя было придумать. Каким бы ни был волисполком, сильным или слабым, но тем не менее я считал, что этот орган власти создан для того, чтобы защищать интересы крестьян. А какой же защиты можно ждать от земского начальника? Просто насмешка какая-то!


Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное