Вечером того же дня мне сказали, что большинством голосов волостной сход решил оставить меня на работе в волисполкоме. Правда, большинство было незначительное — всего человек семь или десять, — но все же большинство.
Как будто и хорошо вышло. И все же сообщение это нисколько не обрадовало меня. Я остался совершенно равнодушен, как будто оно не касалось меня вовсе. Я лишь спросил:
— А Галкин? Ведь он же грозился уйти, если я останусь в волисполкоме.
— Да никуда он не ушел. И не собирался уходить. Это он так, хотел только припугнуть своим уходом. А сам остался как миленький…
— Вот это плохо, — ответил я говорившему. — Его-то как раз надо было обязательно спихнуть… Ну да ладно! Черт с ним!..
На следующее утро я написал заявление в волисполком с просьбой освободить меня от работы. Задерживать меня никто не стал. Я получил полный расчет за все время работы (а проработал я месяца полтора). Кроме того, уездная земская управа прислала мне стипендию сразу за два месяца.
Таким образом, я неожиданно «разбогател»: у меня оказалось около ста рублей. Таких денег я и в руках раньше не держал. И хотя деньги эти стоили минимум в пять раз меньше, чем до войны, но все-таки сто рублей! Не шутка.
Половину я отдал отцу, а на остальные решил съездить в Смоленск. Поехать было необходимо потому, что я надеялся купить там хотя бы поношенные ботинки. Старые мои ботинки были в таком состоянии, что вот-вот придут в полную негодность и ходить в гимназию будет не в чем.
Кроме того, мне надо было уладить и свои гимназические дела: я задумал на предстоящий учебный год перевестись в ельнинскую гимназию. Для этого были очень основательные причины: прожить в Смоленске на двадцатирублевую стипендию стало уже никак невозможно. А если я переведусь в Ельню, то М. И. Погодин, все еще работавший в уездной земской управе, обещал, что он подыщет мне жилье где-нибудь на территории ельнинской больницы, где я смогу также пользоваться и бесплатным питанием. В условиях, создавшихся в семнадцатом году, это был, пожалуй, самый лучший для меня вариант.
Надо сказать и о том, что порядки в ельнинской гимназии изменились, и изменились к лучшему: директор ельнинской гимназии Муратов — реакционер, и мракобес, и просто скверный человек, преследовавший гимназистов за всякий пустяк, отчего в ельнинскую гимназию поступали только те, кому некуда было больше деться, — так вот, этот директор из гимназии ушел.
Таким образом, и в связи с переводом в Ельню мне нужно было наведаться в Смоленск, зайти в гимназию Воронина и попросить, чтобы мои гимназические документы переслали в ельнинскую гимназию. Правда, сделать все это можно было и через посредство почты. Но после всего пережитого и перенесенного мне хотелось хоть на короткое время уйти куда-нибудь подальше, хоть немного попутешествовать, забыться…
Вот я и решил поехать в Смоленск.
Скажу еще, чтобы к этому больше не возвращаться, что недели через три после моего ухода из волисполкома оттуда ушел и Николай Галкин. Ушел не сам, не по своему желанию — его в конце концов все-таки выгнали. Но это случилось уже без меня. Тогда же Галкин — мифический арендатор имения Дудина — исчез неизвестно куда.
Я пришел на станцию Павлиново ночью, чтобы уехать в Смоленск почтовым поездом. Но, сидя на знакомом деревянном диванчике в ожидании открытия кассы, вдруг подумал: а почему бы не заехать сначала в Ельню? Уж очень захотелось попасть в редакцию газеты, посмотреть, как и что там делается, как это вместо заметки, написанной от руки на листке бумаги, получается заметка печатная, расположенная то вверху страницы, то внизу, то в середине?.. Право же, заеду сначала в Ельню, уже окончательно решил я. А то ведь другого такого случая может и не быть.
И ранним-ранним утром я сходил с поезда на станции Ельня.
Дождавшись, когда открылись учреждения, я перво-наперво зашел в канцелярию ельнинской гимназии, чтобы на всякий случай удостовериться, примет ли меня ельнинская гимназия, если я подам заявление о переводе.
— Конечно, примет! — сказали мне. — Почему же не принять? Принесите лично или пришлите почтой ваши документы, вот и все.
После гимназии можно было идти в редакцию. Но я долго еще бродил вокруг да около, пока не решился взяться за ручку двери, ведущей в редакцию «Народной газеты».
Газета в Ельне — в этом небольшом уездном городке, насчитывавшем не более четырех тысяч жителей, — начала выходить вскоре после Февральского переворота. Называлась она «Известия Ельнинского уездного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов». Печаталась всего лишь на двух страницах небольшого формата и выходила два раза в неделю. Но в начале лета «Известия» прекратили свое существование, и вместо них появилась «Народная газета», выходившая уже ежедневно и печатавшаяся на четырех страницах. Редактировал «Народную газету» прапорщик Всеволод Григорьевич Аверин, который сумел где-то достать и бумагу, и деньги на издание. Даже типография, где печатали газету, появилась в Ельне также благодаря стараниям Аверина.