На Ельнинской земле

Вероятно, наступила уже полночь, когда Женя вдруг сказала:

— Вот теперь мне обязательно надо быть дома. А то, если узнает мать, что я еще не приходила, ох и попадет же мне!..

Я пошел провожать Женю. Было по-ночному тепло и даже светло, как это бывает короткими летними ночами. Город давно спал, и мы на всем своем пути не встретили ни одного человека. Только на Старо-Московской улице, когда уже подходили к Жениному дому, до нас донесся чей-то разговор. Было нетрудно определить, что разговаривающие сидят на лавочке у калитки, хотя я и не мог еще их видеть.

— Кто это? — спросил я потихоньку у Жени.

Она остановилась, прислушалась и, взяв меня правой рукою за плечо, шепотом в самое ухо ответила:

— Не бойтесь! Это моя старшая сестра, ну… со своим кавалером. Теперь мне опасаться нечего: я вернусь домой вместе с ней, и мать ничего не скажет… Она подумает, что мы все время были вместе с сестрою…

Мы подошли, поздоровались и сели рядом. Но скоро старшая сестра решила, что пора домой. Надо было расставаться. И мы с Женей расстались.

На прощанье так хотелось поцеловать ее ну хотя бы один только раз! И может быть, обнять… Но я не посмел сделать этого на глазах у посторонних, как, впрочем, не посмел сделать и там, где мы только что были совершенно одни. Мы лишь пожали друг другу руки, пожали крепко и со значением. Обещали писать друг другу.

На этом все и кончилось.

Одинокий и печальный побрел я на смоленский вокзал, где и провел остаток той памятной ночи. А утром уехал и к вечеру, едва передвигая ноги от усталости, подходил к своей Глотовке.

Поздней осенью я получил от Жени письмо. Она писала, что ее семья переезжает в другой город. В письме был назван, кажется, город Саратов. А может быть, Самара, точно сейчас не помню. Писала еще, что вместе с семьей, конечно, уезжает и она и что мы теперь, наверно, никогда больше не увидимся.

На этом и кончилось короткое Женино письмо. Но между строк я прочел, что она просит меня приехать в Смоленск, чтобы проститься с ней… И я собирался поехать. Но по каким-то очень существенным причинам поехать сразу не смог. А потом было уже поздно.

Так и потерялась для меня Женя, так и исчезла она, теперь уже навсегда. Теперь уже навсегда.

СНОВА ОТЕЦ ДЬЯКОН

1

Через день или два после возвращения из Смоленска я отправился в волисполком: хотелось увидеться с Корнеем Чекановым и заодно разузнать, не произошло ли в волости чего-либо нового за время моего отсутствия. Никаких новостей, однако, не было. Но в волисполкоме я столкнулся с дьяконом, с которым раньше никогда не встречался.

— Вот вы-то мне и нужны! — сказал он, подходя ко мне. — У меня к вам дело.

Дьякон отвел меня в сторонку, чтобы присутствовавшие в волисполкоме крестьяне не слышали нашего разговора, и начал объяснять суть своего дела:

— Я, как видите, дьякон. Из села Замошья. Фамилия моя Четыркин. Имя и отчество… — и он назвал себя по имени-отчеству. — Вы-то меня, конечно, не знаете, а я кое-что знаю о вас… Так вот, есть у меня дочка-школьница. Ей идет двенадцатый год. Зовут мою дочку Зиной. Она учится, и, надо сказать, учится неплохо. Но по двум предметам иногда отстает, — и отец дьякон назвал мне эти предметы, сейчас уж не помню какие. — Я и решил, — продолжал он, — не согласитесь ли вы позаниматься с Зиной?

Я молчал, пока что не зная, как отнестись к этому неожиданному предложению дьякона из села Замошья. И тот, очевидно, боясь моего отказа, начал убеждать меня:

— Для вас это будет совсем не трудно. Заниматься с Зиной вы будете в день часа полтора, от силы два. В воскресные дни никаких занятий, полный отдых. Жить вы будете у меня… На всем готовом, — добавил дьякон после некоторой паузы. — Ну, само собой, и платить я вам буду: тридцать рублей в месяц… Ну как, согласны?

То, что предложил отец Четыркин, мне определенно понравилось: не шататься же до начала учебного года целых полтора месяца, ничего не делая. Лучше уж пойти к дьякону и заниматься с его девочкой. Все-таки дело. Да и деньги тоже будут нелишними…

Я уже готов был ответить «да», но, очевидно, для того чтобы набить себе цену, решил помедлить, не соглашаться сразу, уверяя отца дьякона, что мне надо сначала подумать, да и посоветоваться кое с кем.

— Да что ж тут думать? — настаивал дьякон. — Тут все ясно. Соглашайтесь, и хоть сегодня — ко мне…

В конце концов мы договорились, что я все же подумаю и посоветуюсь с кем надо. А завтра или приду, или не приду. Если не приду, значит, заниматься с Зиной не буду, значит, не согласен… Назавтра в первой половине дня я был уже в селе Замошье, расположенном в двенадцати верстах от Глотовки, и в доме отца дьякона Четыркина сразу же принялся за исполнение своих репетиторских обязанностей.

В мое распоряжение была отдана едва ли не самая большая комната дьяконовского дома. Правда, эта комната служила и столовой. В ней семья дьякона обычно завтракала, обедала и ужинала; вместе со всеми то же делал и я. Но в остальное время меня оставляли совершенно одного, и никто мне не мешал заниматься всем, чем только захочется.